Онлайн библиотека

Объявление


Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Онлайн библиотека » Romance » Almost Perfect, Almost Yours


Almost Perfect, Almost Yours

Сообщений 21 страница 30 из 41

21

Глава 20. Летний дождь

– Драко, проснись…

Драко застонал и открыл глаза, чтобы увидеть Гермиону, глядящую прямо на него, ее длинные волосы служили занавесом для ее нежного лица, освещенного тусклым светом, пока она смотрела на него сверху вниз.

Малфой не смог сдержать улыбку. Девушка была похожа на ангела.

Он наверняка мог привыкнуть просыпаться так каждое утро.

– Уже пора? – спросил он сонным шепотом, поднимая руку, чтобы аккуратно заправить выбившиеся пряди за маленькое ушко девушки. Он знал, что обещал ей встретить вместе восход солнца. А ведь он ненавидел просыпаться слишком рано. И сейчас ему было так удобно на его подушках, что все, чего ему действительно хотелось - так это навсегда остаться в постели вместе с Гермионой.

На ощупь и запах все было насыщено ароматом цветущего жасмина в сопровождении бархатистого налета зимы с букетом дамасских роз.

Все было так восхитительно женственно и приятно.

На ощупь и запах все было как… Гермиона.

Он задавался вопросом, какой была бы его жизнь, если бы каждое утро просыпаться рядом с ней, как со своей женой, как пахли бы ею его простыни, подушки и рубашки…

Ничто не может быть лучше, чем лежать здесь и смотреть на девушку своей мечты, глядящей на него с нежностью. За окном мелкие, легкие капли дождя пели серенады его чувствам, успокаивая и умоляя остаться в заманчивом полусонном состоянии.

Только когда он понял, что она не улыбается в ответ, то осознал, что ему действительно придется отказаться от своих грез.

– Эй, что случилось? – спросил он, осторожно приподнимая ее лицо, выражающее беспокойство, и обхватывая его ладонями. Она была такой теплой и нежной, но не выглядела счастливой, как он.

Он сделал что-то не так?

– Твою мать. Я проспал? Мы все пропустили? Я проснулся вовремя и…

– Идет дождь, Драко, – тихо ответила она ему, глядя на капли, бьющие в оконное стекло.

Ох.

Так звук дождя не был частью его сна.

– Полагаю, мы просто перенесем все на завтра, – продолжила она, разочарованно вздыхая и придвигаясь ближе, чтобы пристроить голову у него на плече. – Ну, по крайней мере, ты снова можешь заснуть, да?

– Но ты меня только что разбудила, – сказал он, прежде чем нежно поцеловать ее в лоб. Им было так комфортно вместе; теперь каждое действие казалось даже слишком инстинктивным.

– Прости. Не смогла удержаться, – пожала плечами Гермиона. Она выглядела немного грустной, и Драко понимал, что она разбудила его в поисках того, что улучшило бы ее настроение. Это сделало его немного счастливым, потому что каким-то образом она привыкла полагаться на него почти во всем; еще одно из бесконечных доказательств того, насколько действительно сильны они были вместе.

– Ну что ж, я больше не хочу спать, – солгал он. Драко все еще был очень сонным. Он не был ранней пташкой, и если бы мог, то валялся бы в постели до полудня.

Мягкий стук дождя, бархатистость его подушек и простыней, ее тепло и заманчивая мягкость кровати словно магнитом тянули его вниз, уговаривая расслабиться и закрыть глаза. Но он понимал, что не сможет уснуть, зная, что даже не попытался улучшить ее настроение.

В конце концов, это его обязанность, как ее доблестного жениха.

– Вот что я тебе скажу. У меня есть сюрприз для тебя, – он вдруг улыбнулся ей, целуя в лоб перед тем, как встать.

Гермиона нахмурилась, глядя на него, но все равно последовала за ним, когда он стал натягивать свою белую рубашку и мантию, которые висели на прикроватной тумбочке.

– Что? – Гермиона покраснела, когда Драко внезапно окинул взглядом ее, стоящую рядом с ним в ночной сорочке.

– Ты пришла сюда поздней ночью, не надев мантии поверх своей тонкой ночнушки. Неудивительно, что мы действительно едва не сделали это, – насмешливо ухмыльнулся он ей.

– Я-я не… Я забыла о ней, понимаешь? – Она пристально смотрела на него, скромно скрестив руки на груди, чтобы хоть как-то прикрыться. Она действительно забыла об этом. Вчера вечером она скучала по нему так сильно и боролась с собой, не зная, стоит ей или нет пробраться в его комнату, поэтому в конечном итоге бежала по коридору без верхней одежды поверх ее длинной, темно-синей и даже почти прозрачной ночной сорочки из шелка. Она действительно не думала о том, как выглядела, когда вошла в комнату Драко. Но теперь, когда задумалась над этим, а он упомянул это так открыто, то не могла не покраснеть еще больше.

Она действительно подавала ему какие-то смешанные знаки. Не удивительно, что они почти…

– Дай ее мне! – потребовала Гермиона, дергая его за полу мантии, которую он уже надел.

– Эй, тебе не нужно быть такой прямолинейной. Знаешь, если ты хочешь увидеть меня без одежды, то все, что тебе нужно, это просто попросить, – ласково усмехнулся ей Драко.

– Драко! – заныла она и в то же время нежно чмокнула его в руку; слишком нежно, чтобы это можно было расценить как случайную ласку. У него была невероятная форма бицепса. За эти годы ее парень стал не только выше ростом, но и обзавелся мужественной фигурой. Он всегда был худощав, но теперь стал шире в груди, обладал упругой мускулатурой и стройным телосложением.

Девушке следовало бы убрать от него свои руки прочь до того, как Малфой заметит, что ее дыхание участилось.

– К-куда мы вообще идем? Дождь же идет, – вместо этого спросила она, пытаясь заставить себя оторвать взгляд от тонкой белой рубашки, в которой остался юноша, сняв мантию. Он изучающе смотрел на девушку, а она отвела глаза и нервно закусила губу. Если Драко и заметил робость Гермионы, то решил игнорировать и просто небрежно улыбнулся, помогая ей надеть мантию.

– Так что, если идет дождь? Нам нравился дождь, когда мы были детьми. – Малфой лучезарно улыбнулся своей невесте, предлагая свою руку.

Гермиона вдруг почувствовала, что начинает приходить в детский восторг.

Только он один мог вызвать у нее такую реакцию.

* * *

– Драко! Что ты делаешь? – очень похоже на мать возмущенно взвизгнула Гермиона, когда ее жених так беззаботно выбежал навстречу проливному дождю, покидая их укрытие – увитую виноградом галерею поместья.

Там было немного туманно и тенисто из-за темных туч, закрывающих приближающееся великолепие солнца. Тяжесть ливня брызгами ложилась на кожу девушки, дразня отказаться от затененного укрытия и выбежать под дождь вместе с женихом.

– Ой, моя невеста стала теперь занудой! – Драко коротко вздохнул и, качая головой, схватился за свою промокшую рубашку в районе груди.

Мерлин, он выглядел таким… съедобным.

– Я не зануда! А вот ты можешь заболеть! Вернись немедленно, чтобы я могла тебя высушить! – крикнула в ответ Гермиона, но юноша только истерично рассмеялся и раскрыл руки навстречу плачущему небу.

Его смех был слишком заразительным. Ей едва удавалось сохранять серьезное выражение лица, пока она пыталась отчитывать его.

– Какого черта ты смеешься? – кричала девушка, уперев руки в бока в классической позе «Я буду тебя ругать».

– Без понятия, – пожал плечами Малфой; лицо его раскраснелось от смеха. – А ты почему смеешься?

– Потому что ты не сможешь удержаться от смеха!

– Я не могу удержаться от смеха, потому что ты тоже не перестаешь смеяться!

– Ненавижу тебя!

– Просто иди уже сюда, – усмехнулся парень, раскрывая для девушки свои объятья, искушая играть с ним под дождем, как раньше, когда они были детьми…

* * *

– Драко! Вернись! Они будут очень злиться, если увидят, что мы играем под дождем! – кричала маленькая Гермиона, тревожась, что ее товарищ по развлечениям промок до нитки и, ни капли об это не заботясь, продолжал играть в дождевой луже. Она действительно не хотела, чтобы у него были неприятности.

– Миона, иди, поиграй со мной! – потребовал Драко, зачерпывая сложенными в ковшик ладошками воду из образовавшейся в заболоченных местах лужи.

– Нет! Если ты немедленно не прекратишь, я больше не стану с тобой играть! Я никогда больше не буду с тобой играть! – пригрозила она маленькому мальчику. Девочка почти была в состоянии панического страха из-за того, что он мог попасться, поэтому ей пришлось прибегнуть к угрозам. Она не хотела этого делать, но знала, что это необходимо. Его отец в очередной раз изобьет его. Конечно, она могла снова исцелить его раны, но и этот процесс причинял бы ему боль. Она не хотела этого.

– Ты такая брюзга, – насупившись, пробормотал Драко, возвращаясь в затененную галерею.

Таким донельзя странным образом Гермиона как-то могла контролировать мальчика, просто пригрозив никогда больше с ним не играть. Ему нравилось играть с ней. Он всегда хотел быть с ней. Его пугало, что она пойдет играть с кем-то другим, а не с ним, особенно, если этим кем-то окажется Адриан. Это было запутанным делом для его детского ума, которое до сих пор оставалось без решения.

– Видишь? Теперь ты весь мокрый. Ты можешь заболеть, – сказала Гермиона, увлеченно вытирая его лицо и намокшие волосы своим большим шейным платком. Его светлые блондинистые волосы сейчас были желтыми, на оттенок темнее золота, потому что весь он промок.

– Нет, не могу. Я не болею. Я достаточно крепкий. Отец говорит, что Малфои не могут заболеть. У нас превосходная кровь, – упрямо сказал он ей, но не двигался с места, чтобы она могла высушить его волосы. Мальчику нравилось это щекочущее ощущение.

– Гермиона? Что это вы двое делаете?

Обернувшись, они увидели Адриана, старшего брата Гермионы, скрестившего руки на груди и недоверчиво уставившегося на них.

– Адриан! Тс-с… – Гермиона приложила палец к губам, чтобы предупредить брата никому не говорить. Драко промок насквозь, и она знала, что, если Адриан уйдет и расскажет все взрослым, Малфоя снова ждут побои от отца. Она дала Драко обещание никому не говорить, что отец бьет его, особенно Адриану. Поэтому Пьюси было не понять масштабов случившегося.

– Драко, ты весь мокрый. Ты играл под дождем? У тебя будут большие проблемы. – Адриан беспристрастно смотрел на Драко, который с яростью смотрел на него в ответ.

– И что? Это не твое дело! Держи свой язык за зубами! – выплюнул Драко.

– Адриан, пожалуйста, не говори им об этом, – молила брата Гермиона, а он стоял, скрестив руки на груди, и переводил взгляд с сестры на ее приятеля, словно бы пытаясь все обдумать.

– Гермиона, ты же знаешь, что такие вещи делать запрещено, – после минутного созерцания, в конце концов, сказал Адриан.

– Знаю. Но Драко больше не будет, обещаю. Не мог бы ты высушить его одежду своей палочкой, чтобы помочь избежать неприятностей, когда мы зайдем в дом? Обещаю тебе, Адриан, он не сделает этого снова, – тихо умоляла брата Гермиона. В отличие от них, Адриан уже был настоящим волшебником-школьником. У него была палочка, поэтому она предположила, что он может помочь им.

– Я не могу, – решительно замотал головой Адриан. – Я еще не достиг возраста, когда разрешено колдовать вне школы. Таковы правила, – объяснил он.

– Нам не нужна его помощь, Гермиона! Очевидно, что он не хочет нам помогать. Он просто бесполезный упрямец! – взбеленился Драко, потянув девочку за руку, чтобы притянуть ближе к себе.

– Не втягивай в это мою сестру, Драко. Если и есть кто-нибудь, кто по любому поводу попадет в неприятности, так это ты, – спокойно сказал кипящему мальчику Адриан. – Не она играла под дождем, зная, что это запрещено.

– Пожалуйста, Адриан! Ты не можешь сказать! – отчаянно умоляла Гермиона, побежав за старшим братом и слегка потянув его за рубашку.

– Драко следовало бы задуматься на этим до того, как делать… Эй! Гермиона! Вернись! – вдруг возмущенно закричал Адриан, когда его младшая сестра внезапно выбежала под ливень; когда она посмотрела на него, в ее орехово-карих глазах отражался мятежный блеск, а губы дрожали, бросая ему вызов. Ее маленькие веснушки и длинные юные реснички омывались дождем, словно росой, пока она старалась не моргать из-за дождевой воды, мешающей смотреть.

Ее кулачки упрямо упирались в бока, пока она смотрела на брата, готового рассказать родителям, что только что произошло.

– Гермиона! Немедленно иди сюда! Прекрати упрямиться, – потребовал Адриан, выглядя очень разозленным, но немного опасающимся за благополучие своей младшей сестры. Затем он нервно обернулся, когда услышал чьи-то шаги, раздающиеся внутри поместья. Звук и шаги направлялись в их сторону…

Адриан обеспокоенно щурился, пока Драко заглядывал в арочное окно, чтобы подтвердить их догадки.

Их родители действительно шли сюда.

Сейчас их застанут.

И Гермиона все еще непослушно стояла под дождем…

Адриан собирался предупредить свою упрямую сестру, стоящую под ливнем, когда юный Драко внезапно выскочил из-под затененной галереи прямо под дождь и потащил Гермиону за собой. Они побежали так быстро, как могли, чтобы укрыться в садовых зарослях, прежде чем их родители пройдут сквозь величественные двери.

Это был первый раз, когда Гермиона чувствовала себя свободной, как никогда.

Внезапно их смех заглох, утопая в густом лесу, сквозь который они бежали, позволяя листьям и ветру возбужденно хлестать их, словно садистски поздравляя с вновь обретенной свободой, пока они бежали, прыгали и скакали по обширным полям.

Каждый прыжок вызывал рябь на лужах, пропитывая их ноги и пятная их идеальную одежду. Звук дождя смешивался с их озорным смехом и порывами ветра, словно красивая мелодия, собираемая в прекрасные воспоминания о беззаботном детстве.

Девочка всегда поражалась местам, которые находила во время своих маленьких приключений, но прямо сейчас она не знала, в какую сторону идти, да ей, собственно говоря, было все равно.

Пока Драко крепко держал ее за руку, она знала, что для беспокойства нет причин. Она знала, что была в достаточной безопасности, чтобы не заботиться о таком.

Она была так счастлива, когда была с ним.

Они разделили общий секрет, который никто больше не поймет.

Они были созданы для подобного побега.

Они были созданы друг для друга.

Это никогда не изменится.

В этом она бы абсолютно уверена.

* * *

– Драко! Что ты делаешь? Остановись! – вдруг взвизгнула Гермиона, все еще не переставая смеяться, когда жених внезапно подбежал к ней и, подхватив на руки в свадебной манере, вынес под дождь.

Гермиона смеялась так сильно, что была уверена: ее руки уже соскальзывают с его шеи. Если бы он не держал ее так исключительно крепко, она бы точно свалилась на сырую землю.

В ответ он только рассмеялся и закружил ее под небесным душем.

Ей так нравился его смех.

Он был низким, но приятным. Очень мужественным, но в то же время очень нежным и мальчишеским. И он был таким искренним; самый искренний смех, который она когда-либо слышала. Таким счастливыми. Это было… редкостью.

Этот смех был создан только для нее.

Она не могла сдержаться, чтобы не взглянуть вверх и не отдаться прекрасным суматошным ощущениям, пока он кружил ее под летним дождем.

Девушка закрыла глаза и почувствовала, как крупные капли ложатся на ее кожу, словно нежные поцелуи, падающие с неба, массируя каждый дюйм.

Открыв глаза, Гермиона увидела, что мир вращается вокруг нее в буквальном смысле, как если бы она наконец-таки поборола законы гравитации и ощутила, как небо обрушилось на нее, словно так было задумано.

Дождевые бисеринки были похожи на растолстевших пыльцовых эльфов, снующих быстро, но в то же время невероятно медленно.

Девушка медленно приоткрыла рот и попробовала на вкус мягкий, землистый аромат дождя.

Она ощутила, как их смех угасает, а ее дыхание становится все более учащенным.

Гермиона по-прежнему смотрела на небо, но ощущала, как Драко вперился в нее взглядом, словно иголочки электричества бежали по ее коже; особенно в точке на шее. В том месте иголочки ощущались особенно сильно, покалывая и жаля откровенно волнительным образом.

Она чувствовала, что Драко перестал кружиться.

Чувствовала небольшое головокружение, хотя не могла определить, было ли это из-за вращения или из-за внезапного ощущения его горячего дыхания на шее, заставляющего ее задыхаться в предвкушении.

Ей хотелось оторвать взгляд от неба, взглянуть ему в лицо… поцеловать его.

Но она просто не могла сделать этого, пока его теплое дыхание у ее шеи доводило до безумия. Ощущения были слишком приятными, чтобы вот так просто отпустить их.

Девушка закусила нижнюю губу и застонала, когда, наконец, ощутила теплое прикосновение его рта на своей шее, короткие, нежные покусывания, уговаривающие ее отклонить голову, чтобы открыть ему больший доступ.

Так она и поступила.

Она вертелась и извивалась, прижимаясь к нему как можно ближе, чтобы он и дальше продолжал целовать ее плоть.

Она чувствовала мягкое, легкое касание его затрудненного дыхания, влажный рот на ее пропитанной дождем коже.

Гермиона всхлипнула, когда ощутила, как Драко легонько задевает ее зубами и выводит мудреные водовороты своим опытным языком, когда он чувственно облизывал и нежно покусывал ее ключицы, которые начал пощипывать и посасывать, успокаивая языком потревоженную в процессе плоть.

Ощущения были так чертовски хороши, что к тому моменту, когда Малфой задержался на милой ложбинке меж ее грудей, она почти отдалась в его власть.

Затем Драко нежно поцеловал холмик ее правой груди, но не предпринял никаких других действий.

Просто поцеловал. Он просто поцеловал и задел губами холмик нежным, мягким прикосновением; словно поклонялся священным сокровищам богини.

Гермиона медленно повернула голову и посмотрела на него. Драко напряженно смотрел на нее.

Его золотистые ресницы служили занавесом для его потрясающих серых глаз. Она не могла удержаться, чтобы не погладить его серебристо-блондинистые волосы и убрать их с его лица. Она провела рукой по его лицу, как художник, изучающий отдельный шедевр.

Юноша продолжал смотреть на девушку, пока она изучала, будто запоминая каждый изгиб, каждый тон, каждое возвышение, каждый оттенок его прекрасного лица.

Пальцы Гермионы путешествовали и прорисовывали его брови, смещались к идеально очерченному носу, отлично сформированной челюсти и, наконец, к его слегка приоткрытым губам, которыми он втянул тепло ее кожи и поцеловал пальцы. Она чувствовала себя почти величественно. Этот самый нежный поцелуй был полон обожания и почтения. Он опалил ее кожу и прошел по венам до самого сердца.

– Что произойдет со мной без тебя? – прошептала она.

– Ты никогда этого не узнаешь, потому что я никогда тебя не отпущу. Я никогда не позволю этому случиться. Придется сначала убить меня, чтобы я допустил такое.

– Обещай мне, что мы всегда будем такими, Драко. Обещай мне, что это не изменится. Обещай мне, что это навсегда, – прошептала девушка, чувствуя, как он разворачивает ее и устраивает так, чтобы она находилась напротив его живота, а ноги свисали по бокам. Сейчас она крепко вцепилась в него, словно паук, в своей мокрой ночной сорочке и мантии, очаровательно задравшихся, открывая идеальный вид на ее босые ножки.

– Обещаю тебе. Я подарю тебе весь мир, Гермиона. Ты всегда будешь моей принцессой. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты моя, и всегда будешь. Ты всегда была моей, – прошептал Малфой, прежде чем, наконец, поймать ее губы в глубокий страстный поцелуй.

Его поцелуй был опьяняющим, с этим знойным ощущением тепла его рта, древесно-пряным ароматом его дыхания и уникальным фирменным мужским ароматом.

Гермионе всегда нравился его дезодорант, с оттенком табака и мускуса. Но нюхать его в пузырьке не так захватывающе и не столь совершенно, как вдыхать аромат с его кожи и рубашки. Аромат словно бы впитывался в его тело и кожу, создавая идеальное сочетание. Возможно, это происходило из-за химической реакции смешения запахов; однако примешавшийся к нему в данный момент землистый запах дождя заставил ее понять, что его аромат был сам по себе действительно идеальней всего, как человеческие феромоны, созданные специально для нее одной. Она будет ощущать этот аромат, и обнимать Драко даже после бурного матча по квиддичу, и все равно будет любить его.

А сейчас, под этим летним дождем, с их пылающей от контакта друг с другом кожей, девушка знала, что ей нигде не было бы так хорошо, как здесь.

Когда поцелуй закончился, Гермиона могла поклясться, что это чудо, что она все еще могла держаться на ногах, когда Драко аккуратно поставил ее на землю. Он нежно поцеловал ее в лоб, а она только и могла, что смотреть на него и понимать, что только что, прямо под летним дождем, был лучший поцелуй в ее жизни. Ей хотелось плакать от чувства умиления и невероятного блаженства.

– Одно обещание исполнено; теперь давай покончим с другими моими клятвами, идет? – улыбнулся ей Драко.

Гермиона не знала, что делать, поэтому безмолвно нахмурилась. Ее губы все еще были опухшими и пульсирующими и взывали к ней поцеловать его вновь.

– Чего же ты ждешь? Давай, – хмыкнул Драко, разворачиваясь и становясь на четвереньки.

– Что? – Гермиона была слишком потрясена, чтобы сделать что-нибудь. Какого черта он делает на четвереньках?

– Глупышка ты, – поцокал он языком, снова поднимаясь. – Разве не ты мне сказала, что обещания на мизинчиках очень серьезные, и их нужно выполнить, несмотря ни на что? Теперь забирайся ко мне на спину, чтобы я смог покатать тебя.

Гермиона не знала, что делать, но прикрыла раскрытый рот дрожащими руками, качая головой от смеха.

Драко был таким удивительным, поразительным человеком.

Она не могла ничего вымолвить.

* * *

– Прошу, не плачь, Миона. Обещаю, мы снова увидимся, – тихо сказал ей маленький Драко, смахнув крупные слезы, бегущие по ее щекам.

– Обещай, что мы снова сыграем под дождем, даже если будем старыми и скучными. Обещай мне, что позволишь прокатиться на спине, даже если я стану тяжелей. Обещай, что всегда будешь моим принцем. Что мы всегда будем вместе, Драко, – она шмыгнула носом, прижимаясь к нему. – Даже если я буду в другой школе, пожалуйста, пообещай, что не забудешь обо мне.

– Я обещаю, Миона. Мы всегда будем вместе. Ты моя единственная принцесса, – кивнул он, выглядя так, будто сам готов заплакать, но решил, что будет сильным за них двоих. Ему же не хотелось, чтобы его принцесса думала, что он слабак, правда?

– Клятва на мизинцах? – спросила она его.

– Клятва на мизинцах, – он улыбнулся, сцепившись с ее пальцем своим мизинцем, намереваясь хранить это обещание вечно.

Гермиона улыбнулась ему… столь невинные и прекрасные большие карие глаза смотрели на него, и он не смог сдержаться и наклонился, прижавшись к ее губам.

Это был очень целомудренный поцелуй, но все же… поцелуй.1

* * *

Их первый поцелуй…

– Ты неисправим! – засмеялась она, все еще качая головой и находясь под влиянием его умопомрачительного обаяния.

– Я знаю, поэтому ты меня и любишь, – подмигнул он, ухмыляясь при этом с самым самодовольным видом.

Несколько секунд спустя она обнаружила, что задорно смеется, сидя на его спине, пока он кружил по месту, где прошло их детство.

Гермиона хихикала; ее левая рука свешивалась так, чтобы касаться ладонью мокрых летних цветов, белых и желтых фрезий и красивых многолетних астр, а правую она закинула на плечо Драко, и юноша прижимал ладонь девушки к своей груди, уберегая от падения.

Она была так счастлива; ее даже не заботило, что кожа на пальцах сморщилась от дождевой влаги.

Она закрыла глаза и прижалась к Малфою еще теснее, пока он возвращался обратно к галерее поместья. Она все еще смеялись, когда, наконец, добрались туда, промокшие насквозь и намочившие безупречный мраморный пол.

Опустив Гермиону на пол, Драко положил руки на колени. Со всем этим бесконечным смехом и катанием девушки на себе ему нужно было время, чтобы перевести дыхание.

Малфой превращался в самого сентиментального человека на земле. И действительно не знал, что заставляло его быть таким. Но сейчас он бы самым счастливым парнем на планете, так что его не слишком-то это и заботило.

Когда он поднял глаза, чтобы посмотреть на Гермиону, то мгновенно понял причину.

Девушка стояла, облокотившись на одну из колонн, поддерживающих отверстие в стене, и продолжая хохотать. Она была вся мокрая, а кожа залита капельками дождя. Незащищенная кожа ее ключиц выделялась следами восхитительных поцелуев и отметин от его нежных укусов.

Он заметил, как с подбородка Гермионы сорвалась одинокая дождевая капля, скатилась вниз к ее декольте и побежала дальше, под тонкую, промокшую насквозь ночную сорочку. Мантия, которую он дал ей, расстегнулась из-за их недавних забав, и Малфой безотлагательно почувствовал возбуждение в своей нижней области, когда вновь пробежался взглядом по ее туловищу. Ее ночнушка полностью выставляла напоказ ее кожу, адаптируясь под живописные окрестности, словно хамелеон. Смотреть на нее сейчас было все равно, что видеть обнаженной. Холмики грудей дразнили его, поднимаясь и опускаясь в такт ее невинному дыханию.

Ничто не может быть прекрасней промокшей под дождем Гермионы…

– Ты так чертовски красива, – прошептал Драко, чувствуя, что его сердце произносит вслух те же слова, пока он подходил к ней и одной рукой подхватывал за талию, а другой поворачивал ее лицо к себе, чтобы пристально взглянуть в ее ангельские черты.

Гермиона лишь закусила нижнюю губу, пока ее глаза смотрели прямо на его губы, моргая мучительно медленно, почти чересчур чувственно, чтобы у него сбилось дыхание.

– Ты хочешь поцеловать меня? – сипло прошептал он, ловя ртом воздух и прижимая девушку к груди; их сердца бились почти в унисон.

Гермионе нужно было только кивнуть, и уже секунду спустя он одарил ее обжигающим поцелуем.

Гермиона казалась очень нетерпеливой, целуя его в ответ с той же страстью, запустив пальчики в его волосы и лаская затылок.

Они были так увлечены моментом, что не услышали едва различимый шорох шагов в помещении.

И только когда Драко наклонился, чтобы поцеловать ее шею, Гермиона заметила в окне высокую фигуру, направляющуюся, чтобы открыть дверь.

– Драко, остановись. Кто-то идет, – незамедлительно прошептала она, дергая его за влажные светлые волосы, так что ему пришлось прекратить свои текущие действия.

– Проклятье, – выругался он, прежде чем поспешно потянуть девушку в сторону двери и воровато выглянуть, чтобы узнать, кто же это шел в их сторону. Этим человеком оказался ее глупый брат, Адриан, все еще в своей одежде, как бы случайно проходя мимо с чашкой чая в руке. Казалось, что он только что проснулся и хотел выйти в галерею.

– Драко, что мы будем делать? Нам надо было взять с собой наши палочки, – обеспокоенно прошептала Гермиона своему жениху, вспоминая об оставленных на его кровати палочках.

– Мне кажется, или ты подбиваешь меня проклясть твоего брата? – пошутил Драко; Гермиона же несильно ущипнула его за плечо.

– Нет! Просто я подумала, что будь у нас палочки, мы могли бы сделать что-нибудь, что отвлекло бы его, удержав подальше отсюда, – громко прошептала она.

– Я всего лишь пошутил, принцесса. Прекрати заставлять меня ревновать к твоему глупому брату. – Драко ущипнул ее за нос, прежде чем начать действовать, взяв в руки камень. – Вот, позволь мне решить эту проблему.

Едва Гермиона открыла рот, чтобы возразить что-либо, как Драко внезапно швырнул камень прямо в голову Адриана, заставляя того завизжать и упасть из-за боли на пол.

– Драко! Что ты… ой-йо-йой! – ахнула Гермиона, когда Драко быстро забросил ее на плечо и побежал прямо к лестнице, пока Адриан корчился на полу от боли, не будучи в состоянии посмотреть на виновника своей внезапной боли, а его разбитая чашка валялась на запятнанном полу.

– Что это было? Ты его ранил! Да как ты посмел? – яростно закричала Гермиона на человека, которого совсем недавно целовала. Однако на этот раз она отталкивала его, как вора, пойманного с поличным. А он бежал куда-то с нею на плече, и они оказались, кажется, в мансарде в западном крыле огромного поместья.

– Это всего лишь камень. С ним все будет в порядке, – объяснил Драко, закрывая большую дверь и запирая ее должным образом.

– Но ты поранил его! – возразила Гермиона, выглядя очень взбешенной его поступком.

Мерлин, она была так прекрасна в гневе, раскрасневшаяся, как сейчас.

– Ну, прости меня, ладно? – решил соврать Малфой. Он бы хорошим лжецом и хорошо изображал сожаление; и готов был пустить это в ход, лишь бы девушка позволила ему снова прикоснуться к ней.

– Адриан по-прежнему мой брат. И я запрещаю тебе делать так еще раз, – сказала она ему, все еще злясь, но выглядя уже более спокойной.

– Ладно, ладно. – Он сокрушенно покачал головой, мучаясь фальшивыми угрызениями совести. – Мне так жаль. Я запаниковал. Я не хотел, чтобы нас поймали, ты же знаешь. Полагаю, я действовал инстинктивно. Я никогда не поступлю так вновь. Прости меня, Гермиона, – снова солгал Драко, подходя к девушке.

Еще немного уговоров, и он сможет снова касаться ее.

Твою мать, ему он просто необходимо было снова прикоснуться к ней. Она выглядела такой красивой, такой... созревшей.

– Ты должен убедиться, что с ним все хорошо, – настаивала Гермиона, упершись рукой в его грудь, чтобы остановить, когда он пытался поцеловать ее.

– Что? – скорчил гримасу Драко.

– Ты меня слышал. Вернись туда и убедись, что с ним все в порядке, – твердым тоном потребовала она.

– Но, Гермиона, я весь мокрый. Ему будет интересно, как это случилось, – сказал он ей, ноя, как избалованный ребенок.

– Мне все равно. Если хочешь, то иди в свою комнату, возьми наши палочки и высуши себя. Просто убедись, что с ним все хорошо, – скрестив руки, сказала она. – А до тех пор я не выйду из этой комнаты, пока ты не убедишься, что мой брат в безопасности.

– Но ты вся промокла, Гермиона. Ты можешь заболеть. По крайней мере, давай вместе вернемся в мою комнату, высушимся и…

– Нет. Благополучие брата я ставлю выше своего. Я буду чувствовать вину, если поступлю так. К тому же, ты и я вместе в одной комнате – это может закончиться кое-чем…

– Закончиться чем? – поддразнивающе произнес Малфой.

– Речь не об этом! Вернись туда и убедись, что с моим братом все хорошо!

– Сжалься, Гермиона. Он же не дитя малое!

– Но он ранен! А теперь, если ты действительно сожалеешь о своем поступке, то пойдешь и сделаешь то, что я тебе сказала!

Аргументы Драко иссякли. Гребаный Адриан все испортил. Малфой хотел отомстить ему за это. В тоже время он знал, что теперь она будет ему обязана.

– Ладно, – вздохнул он. – По крайней мере, вернись к себе в комнату и высушись. А я схожу к себе за нашими палочками и удостоверюсь, что твой брат в безопасности. Договорились? – мягко спросил он. Он не мог просто взять и оставить ее здесь. Он даже не знал, почему забежал в это первое попавшееся место. Он просто был в слишком большом отчаянии, когда бежал прочь и забегал в комнату. Это была первая подвергнувшаяся ему под руку комната западного крыла, в которой, как он знал, никто не жил. Она была похожа на чердак, только шире, и напоминала мини-склад ненужных бумаг. Он предположил, что приходили сюда нечасто, а просто использовали как место для хранения ненужных деловых документов.

Гермиона лишь кивнула, продолжая стоять, скрестив руки, а затем кивнула головой на дверь, намекая, что ему пора выполнить обещание.

Ему действительно придется исправить то, что он только что натворил.

– Увидимся в твоей комнате, хорошо? – с надеждой спросил он.

И снова ни слова в ответ, лишь краткий кивок.

Он вздохнул и поцеловал ее в лоб, прежде чем покинуть комнату и выполнить свою нежелательную миссию.

Гермиона некоторое время пялилась на закрытую дверь, прежде чем вздохнуть и бесцеремонно усесться на ничем не прикрытый пол; с ее ночной сорочки все еще стекала влага.

Она не сердилась на Драко.

На самом деле, она вообще не могла на него злиться.

Но иногда она знала, что нужно просто приручить его и убедиться, что он сделал правильный выбор.

Положа руку на сердце, она очень старалась быть позитивной относительно историй Драко о подготовке с его крестным отцом. Он всегда был в восторге, когда рассказывал ей о них, и Гермиона знала, что он ждал ободрения, поэтому она давала ему лучшее, что могла, даже если знала, что глубоко внутри все больше переживает по поводу этих так называемых тренировок. Девушка слышала, что он изучает секреты темных искусств, и никак не могла осознать это в полной мере. Он говорил, что это было что-то наподобие «Защиты от темных искусств», за исключением того, что он изучал сразу несколько сторон одновременно, то есть, не только контр-проклятие, но и само проклятие.

Ее родители обладали влиянием среди чистокровных, и притом весьма значительным, они предпочитали сохранять нейтралитет и держаться в стороне от всего этого таинственного беспредела. Ее мать не одобряла пассивность отца в этом вопросе. Гермиона даже слышала, как они несколько раз спорили из-за этого. Ее мать хотела, чтобы он присоединился к «окружению».

Гермиона не осознавала в полной мере, что имелось в виду, но знала, что это так называемое окружение, одним из руководителей которого был отец Драко, был приближен к… вы-знаете-кому.

Отец Гермиона не хотел вести разговоров на эту тему, но она знала, что момент с инцидентом, когда во время Турнира трех волшебников был убит невинный студент, стал поворотным. Высшее чистокровное общество сочло благоразумным не распространяться на эту тему, но Гермиона знала, что глубоко внутри каждый из них был лишен реальной свободы выбора.

Этот факт взваливал на Драко огромную ответственность. Гермиона искренне полагала, что втянуть его во все это без полного понимания происходящего было несправедливо. Конечно же, Драко был очень нетерпелив. Но это все было из-за того, что ему промыли мозги и подавали ситуацию весьма однобоко.

Всякий раз, когда она пыталась высказать противоположное мнение по этому вопросу, он быстро менял тему или просто позволял ей говорить, но даже не думал слушать.

Так или иначе, но это пугало ее.

Она боялась за него.

Были случаи, как сегодня, когда он прибегал к жестокости, и это напоминало Гермионе о вещах, которыми он был напичкан.

Они пытались превратить ее Драко в того, кем он не являлся, а она, несмотря на что, будет стараться не допустить подобного развития событий.

Она знала, что он хороший человек. Она сама видела это. Но он рос и учился не быть таким.

Он был обучен слепо верить в эту ошибочную точку зрения. Рано или поздно он действительно примет все это за чистую монету.

Всю свою жизнь он боролся, чтобы заслужить отцовское одобрение, и чувствовал, что это его шанс. У него с этим не было никаких проблем, это было даже волнительно, но Гермиона знала, что если этому так называемому могущественному окружению нужно будет принести кого-нибудь в жертву, то это будет Драко.

Гермиона шумно выдохнула, а затем поднялась, чтобы выйти из комнаты. Однако, не успела она сделать это, сильным порывом ветра распахнуло не до конца закрытое окно. Девушке пришлось приложить некоторое усилие, чтобы справиться с рамой, а в процессе вновь принять дождевой душ. Когда она, наконец, закрыла упрямое окно, то заметила, что некоторые подшитые бумаги и документы неопрятно рассыпались по полу вследствие воздушного водоворота.

Там был полный бардак. И вот как раз сейчас Гермионе очень хотелось, чтобы при ней оказалась палочка.

Девушка снова вздохнула и опустилась на колени, чтобы вручную вернуть все на свои места.

И вот тогда она увидела это…

Среди вороха бумаг и документов была картинка, отличающаяся от когда-либо виденных Гермионой ранее, потому что она не двигалась. Возможно, это была так называемая маггловская фотография.

На фото были ее родители, улыбающиеся в камеру, вместе с другой парой. Они выглядели довольно счастливыми, как будто были очень хорошими друзьями.

Место, где был сделан снимок, показалось ей знакомым. Она вспомнила красивое озеро, а сразу за ним – водные велосипеды и гребные лодки, которые так нравились ее отцу и брату. Даже маленькую скамью и старое дерево, которые ей всегда нравились и хранили на себе ее нацарапанное имя.

Это был секретный парк выходного дня.

Этому месту отводились абсолютно особенные воспоминания из ее детства. В этом самом месте она провела вместе с отцом и Адрианом свои секретные выходные. Она даже вспомнила несколько имен их с Адрианом тайных друзей-магглов. Им вместе было так весело. В то время все было так просто. Было так легко подружиться, так идеально есть мороженое, смеяться и просто играть, потому что все были друзьями. Ей очень нравилось ходить в кафе-мороженое. Ее любимым было шоколадное, Адриану нравилось ванильное со сливочной помадкой, а их отец предпочитал с орехами пекан.

Однако ее смущало присутствие на этом счастливом фото ее матери.

Отец никогда не упускал случая предостеречь никогда не рассказывать об этих выходных их матери, потому что она ненавидела все, что было связано с магглами.

Но вот она здесь, держит за руку женщину-магглу, стоящую рядом с ней.

Гермиона могла определить, что это магглы по их одежде, а еще она предположила, что они на самом деле не знали о мире волшебников, так как ее родители, кажется, были немного смущены, а значит ее мать не могла не быть в курсе происходящего.

Но не это было причиной того, что сердце Гермионы забилось в невероятно быстром темпе. Это было даже не от того, что они были так счастливы, или того, что они так гармонично выглядели рядом с другой парой.

Это было из-за того, что впервые за всю свою жизнь Гермиона почувствовала что-то настолько умильное и слишком мощное, что едва могла дышать, уставившись на эту фотографию.

Она вдруг почувствовала, что зрение ее немного расплывается, а губы медленно изгибаются в нежной улыбке, хотя девушка не знала, отчего.

Возможно, ее слишком забавлял тот факт, что у женщины, которую ее мать держала за руку, были глаза такого же шоколадно-коричневого цвета, как и у самой Гермионы.

22

Глава 21. Я люблю тебя, мама

Петрова Морган Пьюси (урожденная Дюбуа) всегда думала, что однажды станет великой. Никогда она не представляла свою жизнь менее чем лучшей. Она не могла позволить себе этого; не для этого она часто сравнивала свою жизнь с жизнью её прекрасной, безупречной старшей сестры.

Нет. Они никогда не ненавидела свою сестру.

Она даже любила её.

Она была единственной, кто оставалась с ней, когда она была одна.

Когда их мама объявила, что она недостаточно прекрасна, Женевьев была рядом, чтобы убедить Петрову в том, что та неправа. Когда у неё возникали проблемы с оценками, её старшая сестра была рядом, чтобы помочь ей и прикрыть перед родителями.

Петрова могла быть достаточно целеустремленной, чтобы завидовать, но она не могла заставить себя ненавидеть единственного человека, который показал ей, что её любят.

Поэтому она оставалась на заднем плане.

Она убедила себя оставаться незаметной за тенью сестры, чтобы быть в безопасности.

Почему бы и нет? Она всегда была слабее; всегда меньше чем на унцию или на милю от своей сестры.

Даже первый парень, к которому она испытала симпатию, влюбился в её сестру.

Это было больно.

Но она знала, что ей нужно перестать останавливаться на этом злобном факте, понимая, как счастлива её сестра и как горды за неё родители.

С расправленными плечами она смотрела, как её сестра плывет по проходу.

Это была свадьба её мечты. Он был парнем её мечты.

Но она не была той девушкой.

Петрова знала, что ее сестра была самой везучей девушкой на планете. Что толку, что она родилась после нее, если ее на самом деле не существовало? Может, она была лишней? Возможно.

Месяц спустя она поняла, что никто из них не имеет большого значения в будущем.

У её сестры было все: грандиозная свадьба, одно из самых нашумевших чистокровных имен в истории, самые дорогие наряды и украшения, самый огромный дом во Франции…

Но все это длилось несколько месяцев. Всего несколько месяцев.

У того, чтобы быть самой влиятельной семье в волшебном мире, были свои недостатки. В отличие от других чистокровных семей, Женевьев и её муж отказались от предложения Волан-де-Морта поддержать восстание Пожирателей Смерти во время вспышки первой волшебной войны, когда она достигла территории Франции в конце 1970-х годов.

Они знали, что это будет нелегко, но не ожидали, что цена будет настолько велика.

Петрова отчетливо помнит, какой опустошенной выглядела её старшая сестра, Женевьев, когда она кричала и горевала об их горящем поместье в ту роковую ночь.

Черная метка рычала в темных облаках вместе с ней. Её дом горел в скорбном огне вместе с её жизнью и мечтами провести её с мужем, который погиб, чтобы спасти её.

После той ночи Женевьев никогда больше не была прежней. Она все еще была сестрой, которая так сильно заботилась о ней. Но она не была прежней. Она больше не верила в любовь.

Именно тогда Петрова поняла, что, играя по правилам, в этой жизни ты никуда не придешь.

Поэтому, когда английский волшебник Ансли Пьюси попросил её руки, в то время как она путешествовала по Франции по делам, ей не нужно было спрашивать мнение своего сердца. Все, что ей нужно было – это быть логичной, умной и не чувствовать ничего, что не основывалось на здравом смысле.

Среди её ухажеров он был самым богатым. Он был добрым и нежным, хотя эти черты не имели большого значения. Он мог предложить ей защиту и безопасность, которые ей были нужны. У него были деньги. И это все.

Какой смысл быть влюбленным, если ты постоянно находишься в борьбе?

Они говорят, что лучше любить и страдать, чем не любить вообще.

Но зачем тратить своё время на любовь, если ты знаешь, что в конце получишь только боль? Не было ли это напоминанием о том, что ты обрекаешь себя на страдания ради временного счастья?

Поэтому она сделала то, что было лучшим.

И это стало спасением её семьи.

Она гордилась тем фактом, что приняла настойчивое предложение Ансли не из-за проявления эгоизма, а даже наоборот.

Смерть мужа Женевьев стала моральным испытанием не только для нее, но и для всей семьи.

Их родители были слишком старыми, чтобы защищать всю семью. У них было достаточно денег, и их имя хорошо знали во Франции и Парижском круге чистокровной элиты, но не более того.

Этого было недостаточно.

Этого всегда было недостаточно в этом мире.

Это всегда было соревнование.

И если ты участвуешь в гонке, ты должен вставать так быстро, как только можешь, чтобы не быть безжалостно растоптанным.

Им нужен был новый человек, который бы поддерживал семью. У них никогда не было сына, и они надеялись только на то, чтобы их дети выжили в этом суровом привилегированном мире.

И Ансли Пьюси предложил им это. Его имя было достаточно сильным, но не таким влиятельным, чтобы быть внутри круга восстания. Когда первая волшебная война закончилась, семья Пьюси стала одной из немногих из элиты, которая смогла сохранить свое имя чистым и незапятнанным.

Неожиданно Петрова стала героиней семьи Дюбуа.

Она спасла их всех.

Она была той, которая шла по проходу. Она была той, которая выглядела прекрасно. У нее было лучшее платье, самые дорогие и яркие украшения. Она была гордостью и радостью семьи.

Она была центром внимания.

Она была спасителем.

Это был её момент.

Он не был парнем её мечты.

Но это была свадьба ей мечты.

И девушкой была не её сестра, не кто-либо другой.

В первый раз в жизни девушкой была она.

Она всегда думала, что должна будет влюбиться первой, чтобы получить все, что хотела для того, чтобы быть счастливой; но никогда не ожидала этого.

Она никогда не думала, что простой смертный сможет дать ей все, о чем она когда-либо мечтала.

И сейчас, помогая дочери одеться и зашнуровать корсет перед большим зеркалом в стиле барокко, она знала, что снова была спасена незнакомцем.

Свет от свечей в золотых подсвечниках на полках подчеркивал прекрасное тело её дочери, и Петрова сильнее затянула корсет, чтобы еще больше уменьшить и так тонкую талию Гермионы.

Петрова могла видеть, как хмурится её дочь, закрывая глаза при каждом стягивании корсета: её молодая грудь под сорочкой выпячивалась из-за сдавливания, желудок сплющивался, и появлялось ощущение, что внутри больше ничего нет. Она знала, что дочь ненавидит корсеты, которые она покупала ей, но также знала, что та никогда ей этого не скажет, даже если ей будет очень больно.

Все равно она понимала важность этого.

Она должна была быть более чем совершенной.

Петрову не волновало то, что ей было больно.

Потом она поблагодарит ее.

Если бы они не забрали ей от Грейнджеров много лет назад, кем бы она была сейчас?

Она не была бы такой идеальной и красивой, как сейчас.

Она, возможно, была бы одной из тех мерзких грязнокровок, которые скитаются по Хогвартсу.

Единственный сын Малфоев никогда бы и не подумал о том, чтобы смотреть на нее, не то чтобы дотронуться да нее, знай он, какой грязной на самом деле была её кровь.

Но сейчас посмотрите на неё.

Её хвалили, ей поклонялись, даже Драко Малфой делал это.

Петрова никогда не винила себя за то, что они сделали. Нет.

Она сделала это для своей семьи, но нельзя отрицать, что девушка получила от этого в десять раз больше пользы.

В этом действительно не было бы необходимости, если бы ее муж не был достаточно глуп, чтобы проиграть больше половины их имущества, сознавая в процессе, что теряет все. Хуже всего, что он пытался отыграть его, ввязываясь в азартные игры еще больше, тем самым делая больше долгов и, в конце концов, опуская их семейное счастье на дно.

Тот период в их жизни был самым неблагоприятным. Не было ни одного дня, когда бы им не приходилось ссориться. Она винила его во всем; тем не менее, он винил её в том, что она всем недовольна. Он сказал ей, что устал видеть её недовольство почти во всем; что она всегда хочет большего, и единственное решение, которое он мог придумать, - это сделать ставки на все их средства, чтобы получить больше для неё.

Но все вышло из-под контроля и пошло не так.

Петрова даже думала сбежать от этого разрушенного существования. Но она знала, что просто не смогла бы.

Ансли любил её слишком сильно. И, может, все, что он говорил ей, было правдой. Он старался изо всех сил, чтобы дать ей все, что она хочет, и потому, что он не видел её довольной, добивался большего, пока все не обрушилось на него.

Он просто ничего не понимал, ведь так?

Они не могла быть довольной, потому что он не был её выбором; потому что выбора у неё никогда не было.

Глубоко внутри была вина, которая давила ей на совесть. Может, поэтому она не могла уйти или, возможно, потому, что у неё не было выбора.

У них уже был сын, которого они так желали. Она не могла позволить, чтобы её ребенок рос без отца. Пожалуй, он был единственным обязательством, которое связывало их, помимо того, что они были скреплены союзом священного волшебного брака. Она вынашивала их второго ребенка и не могла сбежать в таком деликатном положении.

В тот знаменательный вечер их жизнь изменилась навсегда. Группа мужчин ворвалась в их особняк, заявив, что их послал лендлорд, которому Ансли задолжал денег.

Муж Петровой пытался защитить её, но это безрезультатно, потому что мужчины были слишком агрессивны. Это случилось в ту секунду, когда один из мужчин жестоко ударил Петрову в её круглый живот, и она поняла, что ее маленькая прекрасная девочка ушла навсегда.

Петрова почти умерла в ту ночь.

Она могла поклясться, что все её воспоминания стали прокручиваться в её голове. Она была уверена, что все кончено. Все, что она чувствовала – это боль. И больше ничего.

Это происходило до того, как она проснулась в ярко освещенной комнате, а её муж взволнованно смотрел на ней сверху вниз, и она изменилась во всем.

Единственное, что она могла сделать, это держаться ради него, при этом зная, что их маленькая принцесса ушла, и она даже не сможет взглянуть на то, как бы мило она выглядела, или какой бы великолепной она стала, когда бы подросла и носила мамины драгоценности. Но никто бы не узнал этого сейчас.

Петрова думала, что ничего не может быть хуже, пока ей не сообщили о последствиях того, что произошло. Травма нанесла огромный ущерб не только её нерождённому ребенку, но и её телу; она чуть не умерла из-за внутреннего кровотечения. Поэтому ей сделали гистерэктомию – хирургическую операцию по удалению матки, после которой она не сможет рожать детей.

Её сердце было полностью разбито.

В тот день она не проронила ни слезинки. И она не знала, почему. Она знала, что была слишком расстроена, чтобы сделать что-нибудь, но подвергла сомнению свою неспособность плакать.

Она думала, что все это из-за того, что она была неспособна испытывать эмоции долгое время.

Вместо того, чтобы думать о потерянной дочери, она больше беспокоилась о том, что больше не сможет иметь детей.

Несмотря ни на что, у них до сих пор было много долгов, которые нужно было оплатить. Женевьев однажды сказала ей, что единственное решение и надежда - это её дочь; что она может спасти их, объединившись однажды с богатой семьей.

Но теперь, когда она ушла, Петрова на самом деле не знала, что делать.

Что бы она и её муж дали своему сыну в будущем? Больше долгов? Что бы случилось с ним однажды? Имя семьи Пьюси медленно деградировало, и только чистокровная семья статусом ниже, чем они, смогла бы принять его предложение, поскольку мужское состояние – первое, что рассматривает семья девушки.

Она подумала об этом именно тогда…

Это был очень рискованный вариант, одновременно страшный и опасный.

После обсуждений и споров с мужем, она, наконец, вместе с ним и Женевьев, поехала увидеть Кассандру Ваблатски, знаменитую и прославленную провидицу, которая жила на уединенных Гебридских островах, архипелаге у западного побережья Шотландии.

Кассандра Ваблатски была очень странной женщиной; но, видя избранный ею путь, Петрова могла понять, почему. Она даже предсказала, что её собственная смерть будет помещена в известные волшебные карты из-за её бесконечного мастерства в предсказании будущего; это было слишком печально, по мнению Петровой.

Тогда их привели к маглорожденной девочке, которая еще находилась в утробе своей маггловской матери и должна была родиться именно в том месяце, когда должна была появиться на свет потерянная дочка Петровой.

Это была сомнительная замена, но безупречная сделка.

Они не могли надеяться на такую удачу.

Конечно, кровь ребенка не была чистой, но никто никогда бы не узнал о том, что она из маггловского мира; менее превосходного и развитого, чем их. По словам Ваблатски, магическую силу ребенка легко было отследить, потому что она происходила от известного мага по имени Гектор Дэгворт-Грейнджер, у которого был чистокровный родственник, женившийся на маггле. Гектор Дэгворт-Грейнджер был знаменитым основателем «Чрезвычайного Общества Зельеваров», что означало, что его ребенок мог иметь навыки своего предка, если его правильно обучить.

Они искали эту семью. Они были «дантистами», так в маггловском мире называли докторов, которые лечили зубы, поэтому были уверены, что вполне могут быть целителями. Они, казалось, были хорошего происхождения, судя по их простому, но красивому английскому дому, с прекрасными садами и пейзажами вокруг.

Петрова заметила, что Томас Эндрю и Эмма Шарлота Грейнджеры были отличной парой; что имело много значения для их ребенка, для её ребенка в будущем.

У Эммы были такие нежные черты. Её улыбка также была привлекательной. Когда Петрова впервые встретила её, она почти ощущала вину за то, что она собиралась сделать. Эмма была такой невинной женщиной, такой приветливой и доброй, слишком доверчивой…но это было именно то, что им нужно было.

Но именно Том заставил её чувствовать себя виновной. Он был веселым и дружелюбным, но в то же время защитником и преданным мужем, особенно когда его жена нуждалась в этом. Он был более взбудоражен появлением их маленького ангела, чем его жена, рассказывая им о своих планах, и что он почти сделала всю работу в детской комнате, заставляя их убедиться в том, что он сам сделал кроватку.

Петрова знала, что эта невинная пара не заслуживает того, что она хотела сделать; но также знала, что не могла лишиться такой возможности.

Все было четко продумано. Они должны были заработать доверие Грейнджеров, почти что стать членами их семьи.

И к тому времени, когда родится ребенок, все было бы намного проще.

В конце концов, они были волшебниками. И что могли сделать беспомощные магглы, чтобы вспомнить девять месяцев своих жизней, когда бы их воспоминания осторожно и осмотрительно забрали от них?

Ансли и Петрова знали практически все, что им нужно было от пары, чтобы изменить их воспоминания. Они знали, что они были женаты два года, и им трудно было зачать ребенка. Пара рассказала о своей борьбе; о том, скольких специалистов они посетили, и об их попытках медицинского, дополнительного и альтернативного лечения. И о том, как во время их каникул на острове Боракай случилось чудо.

Пара очень сильно беспокоилась об этом, поэтому доктор посоветовал им не думать об этом и просто поехать отдохнуть, как они и сделали. Теперь понятно, что это то, что им нужно было, чтобы получить их маленького ангела, которого они так долго ждали.

Петровой было очень сложно сконцентрироваться на этом, особенно из-за того, что Ансли уже был готов сдаться, когда они говорили в ту ночь; он утверждал, что его пожирает вина. Но Петрова напомнила ему, что это он сделал это и это всё из-за него, и у него не было выбора, кроме как сделать это. В конце концов, они потеряли свою дочь из-за него и его активности в игре.

Спустя месяц мистер и миссис Грейнждер жили обычной жизнью, были счастливой парой, с ложной памятью о продленных блаженных девяти месяцах на белых песках острова Боракай; не зная о том, что однажды в своей жизни, в те девять месяцев, они ожидали дочку, которую они хотели осыпать любовью и обожанием… дочку, названную Гермионой.

Петрову могла назвать дьяволом за эту пакость, но она не забыла их дружбу.

По крайней мере, она была благодарной.

Грейнджеры всегда были очень добры к ним, поэтому она решила дать им что-то взамен.

Миссис Грейнджер всегда хотела назвать свою дочку «Гермионой», и кем была она, чтобы лишать её этого? Она всегда любила читать маггловскую греческую мифологию, пока была беременна Гермионой. Возможно, именно поэтому Петрова была очарована этими работами и даже позволила Гермионе взять эти книги. Её дочь получила имя в честь принцессы Спарты Гермионы, которая была единственной дочерью Елены Прекрасной. Гермиону преследовали Орест – сын Агамемнона и Неоптолем – сын Ахилла. Неоптолем был убит Орестом, после того как пытался забрать Гермиону от своего соперника…мужчины с великими именами были готовы убить друг друга за сердце девушки, которую они любили.

Петрова думала, что поразительно, как имя может идеально подходить ребенку. Она вырастет грандиозной, как и планировалось, и чистокровные мужчины будут готовы убить друга, чтобы получить её сердце.

Она будет похожа на принцессу Спарты Гермиона, только лучше, скорее, на её маму, Елену Прекрасную.

- Нарцисса сказала мне, что Драко пытается отложить свое обучение. Люциус не очень этим доволен. Можешь что-нибудь сделать с этим, Гермиона? Ты все еще пытаешься отвлекать наследника Малфоев от его обязанностей? – серьезно спросила Петрова свою дочь, поворачивая ее вокруг своей оси, чтобы оглядеть и убедиться в том, что изъянов нет.

- Ты знаешь, я никогда не хотела, чтобы Драко принимал участие в этих нелепых вещах, мама. Но ты так же знаешь, что я не могу его контролировать, - ответила Гермиона, мимоходом отведя взгляд, чтобы провести рукой по своим мягким локонам.

- Какая наглость! – сердито возразила Петрова, заставляя ее дочь вздохнуть и посмотреть на неё, когда та сжала её руку. – С каких пор ты так разговариваешь со мной?

- Я-я просто говорю правду, мама. Я не хотела обидеть, - пробормотала Гермиона, вызывая у Петровой удовольствие при виде страха, который появился в медовых глазах её дочери. Хорошо. Она должна её бояться.

- Что же, я не хочу никаких претензий со стороны моей будущей семьи, Гермиона. Исправь это сейчас, если ты можешь. Нарцисса начинает беспокоиться о своем сыне, когда он говорит с ней по этому поводу. Она сказала мне, что он никогда не говорил ей об этом раньше. Он, казалось, был доволен своим вступлением в круг, пока вы двое не обручились, и он не начал задавать вопросы о своем будущем в приближающейся волшебной войне, - сказала Петрова дочери, заставляя её кивнуть, в то время как она поджала губы, выглядя так, будто пыталась удержаться, чтобы не сказать ничего в ответ.

- Будучи обрученной девушкой, ты обязана поощрять и поддерживать своего жениха в любых его начинаниях, а не кормить его ложью и делать из него труса, - продолжила Петрова, теперь поглаживая руки своей дочери, которые немного покраснели из-за того, что их недавно сжали.

- Я-я понимаю, мама, - Гермиона снова кивнула, возвращаясь к своим волосам, нежно поглаживая их. Они были невероятно длинными. В любом случае, не она решала, обрезать их или нет. Все, что она могла – это подождать, пока её мама позовет семейного парикмахера, который мог бы подстричь её.

- Очень хорошо, надевай свое вечернее платье прямо сейчас. Я буду в обеденном зале, чтобы приветствовать гостей, - наконец, сказала её мама, поворачиваясь к двери.

- Мама?

Петрова раздраженно закатила глаза, хотя и обернулась, чтобы услышать её.

- Ну, что ещё? – спросила она.

- У тебя…у тебя когда-нибудь были друзья магглы?

Это был внезапный вопрос.

Петрова выглядела оскорбленной, а на лице её было отвращение. Это почти заставило её дочь сделать шаг назад.

- Зачем ты задашь такие бесполезные вопросы, могу я спросить? – произнесла она, сжимая руку в перчатке на груди, будто бы у неё случился сердечный приступ.

- Я просто…интересуюсь. Это была случайная вещь, которая пришла мне в голову, - Гермиона покачала головой. – Прости, мама.

- Глупая девчонка, - Петрова снова закатила глаза. – И отвечу на твой случайный бессмысленный вопрос, нет, я никогда не говорила и, тем более, не дружила ни с одним существом из этих грязных семейств.

И она снова обернулась, чтобы пойти к двери.

- Мама?

В этот раз Петрова не скрывала своего отвращения и повернулась, чтобы посмотреть на свою дочь, отчаянно скрестившую свои руки, ожидая, пока она задаст еще один бессмысленный вопрос.

- Я люблю тебя, - сказала Гермиона, смотря на неё своими большими детскими глазами.

На мгновенье это поймало Петрову врасплох. До тех пор, пока она не поняла, что, возможно, её дочь сказала это из-за помолвки и стрессовых приготовлений и общественных мероприятий, которые она посещала.

- Конечно, дорогая, я знаю. - Петрова только кивнула и отправила ей воздушный поцелуй, выходя из комнаты, не замечая тихие слезы, которые текли из глаз её дочери, когда она, наконец, ушла.

23

Глава 22. Кто я?

- Что не так с моей принцессой? – мягко прошептал Драко в шею Гермионы. Он видел маленькие мурашки на её коже, когда сделал это, и убедился, что теплое дыхание сильно влияло на неё в холодную ночь.

Это была одна из тех вещей, которую он любил в ней, в них.

Он знал о ней почти все: как трясутся её губы, когда она пытается не заплакать, или как она беспокоится о чем-нибудь, как она не может усидеть на месте или теребит что-то руками, обычно платье, когда чувствует себя неловко или стеснительно. Когда она была взволнована, её прекрасные глаза, которые он очень сильно любил, всегда загорались. Она морщила носик и надувала губки каждый раз, когда думала и видела что-то, что было ей очень интересно. Он любил её щечки, которые становились нежно-розового цвета, когда она злилась или просто стеснялась, то, как она кусала нижнюю губу, которая становилась еще более розовой, более привлекательной.

Он знал о ней почти все. И как мог не знать, когда его система была запрограммирована на то, чтобы всегда следить за ней и в ее присутствии не отрываться от нее?

Это была одна из причин, почему он увел её от этого суматошного и беспокойного сборища, происходящего внутри поместья. Он знал, что просто должен это сделать, когда стало ясно, что ей не нравится все это внимание, прикованное к ней.

Он не мог винить толпу. Её красота притягивала, как магнит, захватывая внимание людей вокруг неё.

Но он знал, что ей некомфортно там. Бесконечные вопросы и восхваление были слишком для нее, и он знал, что должен просто взять и увести её оттуда, подальше от всего этого.

Теперь они были одни снаружи. Они сидели в саду, на старых деревянных качелях, с пазами и шипами, и красивой рамой для поддержки. Он потянул Гермиону, заставляя её сесть к нему на колени, и обвил свои руки вокруг её тонкой талии, положив свою голову в изгиб её шеи так, что маленькие волоски из её прически немного щекотали его щеку.

Вечернее небо и отраженный свет из помещения создавали слабое сияние на её платье из красной тафты, шифона и тюля. Шелковая ткань на его руках ощущалась словно масло. Ему нравилось трогать её, ему нравилось трогать Гермиону.

- Можешь пообещать мне, что ты всегда будешь рядом со мной и не бросишь меня, что бы ни случилось? – вдруг прошептала Гермиона. Драко слышал, как надломился её голос, будто она пыталась не сломаться.

- Я уже обещал тебе это, принцесса. Что-то не так? Мне не нравится твой голос, - он нахмурился, мягко взяв её за подбородок, чтобы повернуть к себе и видеть выражение её лица.

Гермиона только улыбнулась и покачала головой.

- Обещай, что никогда не забудешь этот момент, сейчас, когда мы счастливы; когда мы любим друг друга.

- Гермиона? Что не так, любимая?

- Просто можешь пообещать мне это, Драко? – спросила она практически умоляюще. Драко мог только согласно кивнуть, хотя он толком не понимал, что происходит в её голове.

Драко думал, это из-за того, что она была расстроена тем, что завтра он, наконец, начнет свое летнее обучение. Это лето предназначалось для его тренировок, и у него было только три свободных дня для помолвки. Но он знал, что она понимала это. Он даже попытался отложить обучение, чтобы провести с ней больше времени. Она же до сих пор не злится на него из-за того, что он сделал её брату, да? Мерлин знал, что он уже поплатился за это, неохотно ему помогая, и даже был заподозрен в процессе, хотя на самом деле был единственным, кто сделал бы это в первую очередь.

Гермиона прижалась ближе к нему, закрывая глаза и поворачивая свою голову так, что её щека оказалась возле его губ. Он поцеловал её щеку мягко, преданно, оставляя на её коже покалывающие следы.

- Я так сильно тебя люблю. Я никогда никого так не любила, - заговорила Гермиона, когда она наконец, открыла глаза, чтобы встретиться с его напряженным, но любящим взглядом. Вечерний свет сделал серые крупинки в его глазах особенными, более прекрасными.

- Если это все из-за моего обучения, то я думал, что мы уже поговорили об этом. Это моя судьба с самого рождения. Он выбрал меня. Ты не гордишься мной за это? – мягко спросил он, поглаживая большим пальцем уголок её губ.

- Ты знаешь, я всегда гордилась тем, что ты совершал, Драко. Но не этим, - честно призналась она.

Он поцеловал её щеку там, где гладил её пальцем.

- Ты знаешь, у меня нет выбора, - сказал он.

- Я знаю, Драко. Это то, что решал не ты, - ответила она, скидывая его руку со своей талии, чтобы встать.

- Эй, эй, принцесса. Что не так, а? Скажи мне, - обеспокоенно произнес он, обхватывая её талию сильнее, чтобы она не могла встать и уйти, в то время как его вторая рука успокаивающе поглаживала её обнаженное плечо.

- Я просто… мне нужно подумать кое о чем, Драко, - вздохнула она, все еще пытаясь вырваться из оков его рук, но Драко не собирался так просто её отпускать.

- О чем? Что не так, Гермиона? Есть что-то, что ты хочешь мне сказать? – спросил он взволнованно. Он знал её достаточно долго, чтобы понять, что что-то было неладно. Он знал её много лет. Если что-то расстраивало её, она всегда говорила ему об этом или искала его, чтобы он её успокоил. Это тревожило.

- Я так напугана, - вдруг призналась она. Невыносимый страх в её глазах заставил его забеспокоиться.

- Скажи мне, почему, - прошептал он, нежно перетягивая её к себе, чтобы посмотреть ей в лицо. Ему было тяжело видеть непролитые слезы в её глазах. Он потянулся к ней, чтобы убедиться, что нет признаков причиняющей боль влаги.

- Я боюсь проснуться однажды и понять, что ты больше меня не любишь. Не хочу, чтобы этот день настал. Я люблю тебя слишком сильно. Я не хочу терять тебя, Драко, - рука Гермионы бессознательно сжимала ткань на его груди, его костюм смялся от давления её трясущихся рук; но ему было наплевать на его костюм. Он просто хотел знать, что его принцесса в порядке.

- Ты знаешь, что такого не произойдет. Я люблю тебя, хорошо? Я не знаю, что за мысли появились у тебя в голове; но всегда знай, что ты единственная девушка, которую я всегда буду любить, - пообещал Драко, наклоняясь, чтобы горячо её поцеловать, посылая это чувство из сердца в поцелуй, наполненный его бессмертным обещанием.

– Закрой глаза, - прошептал он в её губы, все еще накрытых его собственными, целуя её снова.

Гермионе не надо было ничего делать, потому что её глаза уже были закрыты во время поцелуя, но она никогда бы не открыла их, повинуясь его приказу.

Гермиона ахнула, когда она почувствовала что-то холодное, вдруг украшающее линию её шеи. Она почувствовала, как Драко застегнул замок на её затылке. Затем его рука коснулась её шеи, плеча, а затем ниже, её предплечья и кисти. Он взял её руку в свою и поднял, чтобы она смогла почувствовать гладкость грушевидного камня, покоящегося на выпуклости её груди. Он был гладкий, немного скользкий, холодный и тяжелый. Это было приятно.

Но ничто не сравнится с тем чувством, когда она увидела его, открыв глаза. Она снова ахнула, когда её взгляд опустился на грушевидный бриллиант. Вокруг него сияли каплевидные зеленые блестящие и изящные изумруды. Они лишили её дара речи.

- Помимо того, что ты чувствовала себя не в своей тарелке, я вытащил тебя сюда из этого сборища, чтобы подарить это. Это фамильная вещь. Мама сказала, чтобы я дал тебе его, когда мы поженимся, но видя, как ты спускаешься по лестнице и как прекрасно выглядишь, я знал, что не смогу заставить это ожерелье ждать два года, пока оно украсит твою шею. Никто не может им владеть. Оно принадлежит только тебе и всегда будет так, - искренне сказал он ей. Его голос был таким честным… таким влюбленным, что почти заставил её плакать. Было ли возможно, что этот голос когда-нибудь изменится? Было ли достаточно уверенности во всем том, что звучит так искренне, так спокойно и жизнерадостно?

- Что я для тебя, Драко? – прошептала она. – Скажи мне, что я на самом деле значу для тебя.

- Ты для меня все, - улыбнулся он, мягко взяв её подборок, чтобы приподнять к уровню своего лица. – Я люблю тебя и буду любить вечно, несмотря ни на что. Я обещаю. Никогда не забывай этого.

~*~*~*~

Сад был прекрасным в тот день. Летние цветы были в полном цветении. Они качались и излучали солнечное сияние. Маленькие росинки как бриллианты украшали прекрасно подстриженный кустарник и цветы, блаженно растущих в полном очаровании сезона.

Ничего не изменилось в этом месте. Может, он стал не таким бесконечным и большим, как думала раньше Гермиона, но это из-за того, что она сейчас старше, может, из-за того, что она выросла и могла все ясно видеть.

Пока ничего не изменилось.

Она ходила по тем же квадратным камням, по тем же мостам мини-сада, которые пересекала раньше; но её сандалии больше не подходили к квадратам.

Когда она была младше, она всегда считала все блоки, ступая по ним, и каждый квадратик идеально подходил под её маленькую ногу.

Она помнит, как считала. Она помнит, как прыгала, делая это. Числа были те же, хотя теперь она могла считать только на пальцах, пока шла, потому что ее сандалии стали слишком большими.

Тогда было так весело считать их, а сейчас она просто загибала пальцы.

Просто считать.

Просто считать ради воспоминаний.

Ничего не изменилось, кроме неё.

Она выросла.

Она не помнила, когда и как. Просто была черта, после которой ты знаешь, что вырос.

Возможно, это только что случилось.

Так, как должно быть.

Но это место заставляло её понять, что сейчас она более чем уязвима всем, что было раньше, когда она была моложе.

Поцелуй с Драко в последний раз, перед тем, как он ушел этим утром, заставил её чувствовать себя так, будто она сказала “прощай” единственной радости в своей жизни.

Он дал много обещаний.

У него было много планов насчет их двоих, когда он наконец-то вернется.

Но вернется ли он?

Она понимала, что он не знал этого точно.

И это причиняло боль.

Она словно находилась в прекрасном сне, а затем поняла, что он ненастоящий, что пора просыпаться.

Раньше она могла выбрать безразличие, сбежать и спрятаться, если не хочет с чем-нибудь сталкиваться. У нее были отличные укромные места. Они прекрасно подходили ей раньше. Теперь они бесполезны для неё.

Сейчас она просто не могла сделать этого.

Теперь это уже непросто.

Она не могла развернуться, уйти и ни о чем не заботиться.

Маленькой она всегда убегала в это место и искала определенное место в беседке, чтобы поговорить со своим отцом, когда была расстроена или ей нужны были ответы на вопросы.

Каждый день после чая её отец всегда сидел на своем месте под маленьким причудливым козырьком. В это время никто не мог беспокоить его повседневными делами, даже их мама.

Но в памяти Гермионы не было ни одного момента, чтобы бы он проигнорировал её, когда она приходила, садилась на его колени и говорила с ним о своих разочарованиях, или как Адриан был эгоистом, не разрешая покататься на его метле, или как няня Демельза ругала её за то, что ей не нравились её лекарства, или как мама отругала её за чтение стихотворений в тот день.

Он всегда бросал любые свои дела, чтобы послушать её. Она брала его печенья или сэндвичи, даже пробовала его чай и хихикала, распробовав его.

Это всегда заставляло чувствовать её лучше.

Это всегда заставляло её чувствовать себя любимой.

Именно сейчас это то, что ей было нужно.

Она улыбнулась, когда нашла то самое место, в которое прибегала, чтобы быть маленькой папиной дочкой.

Конечно, оно было занято. Всегда было.

Она никогда не замечала, чтобы её отец пропускал дневной чай.

Она сидел там с книгой в руке, куря свою пенковую трубку. Старая, золотая потертая пепельница лежала на деревянном столе рядом с его чаем, сэндвичами и незаконченной письменной работой, там, где они должны быть.

Теперь его голова была седой, а лицо покрылось морщинами.

На нем была та же одежда, он носил те же очки, сидел на том же месте и, когда увидел её, так же поднял глаза. На его лице появилась та теплая приветственная улыбка, которая всегда заставляла чувствовать себя дома, чувствовать, что она часть чего-то.

- Ах, как себя чувствует мой маленький ангел? - тепло улыбнулся он, когда Гермиона подошла и села около него. Она улыбнулась в ответ и положила свою голову на его грудь, будто была той маленькой девочкой.

- Помнишь, как ты ругал меня каждый раз, когда я пыталась залезть на то дерево? – начала Гермиона, её голос вдруг немного надломился. Она не была готова отпустить то, что имела. Но она знала, что должна.

Он даже не заметил, как дрогнул её голос, или просто молчал, чтобы слушать. Он ничего не сказал, а просто тихо кивнул, вспоминая.

- Мне всегда было интересно, почему это было так важно для тебя. Но это просто потому, что ты не хотел, чтобы я упала и поранилась. Я немного злилась на тебя из-за этого, но тогда я этого не понимала. Сейчас я понимаю, - сказала она, смотря на него.

Он улыбнулся и мягко поцеловал свою дочь в голову.

- Ты всегда будешь моим маленьким ангелом, Гермиона. Ты знаешь, я просто хотел, чтобы ты была счастлива и находилась в безопасности.

- Я знаю, папа, - кивнула она, её глаза излучали скрытую грусть.

Наступила долгая тишина, продолжавшаяся до тех пор, пока её отец не заметил странное беспокойство, скрытое в её глазах.

- Ты выросла и влюблена, но по-настоящему ли ты счастлива сейчас, мой ангел?

- Да, папа. Я очень счастлива. Но я не могу быть полностью счастливой, когда не чувствую себя полноценной, - ответила она, её голос сорвался, когда она запнулась.

- Что ты имеешь в виду, дитя мое? – взволнованно спросил он, откладывая свою трубку, чтобы видеть, что беспокоит его единственную дочь.

- Ты всегда говорил мне, что если мне нужны ответы, я должна просто спросить, потому что глупые, безграмотные люди никогда не задают вопросов. И это всегда, всегда должно награждаться только честностью, - выпалила Гермиона, её голос дрожал, но был полон решимости.

- Что ты хочешь знать?

Гермиона открыла рот, но тут же его закрыла. Она правда не знала, что сказать.

Могла ли она сделать это?

Готова ли была она потерять все, чтобы получить единственную потерянную часть?

Это была её жизнь.

Это было единственным, что она знала.

- Гермиона? Что не так? – её отец выглядел очень обеспокоенным, когда вытирал слезы, которые стали непрерывно течь из глаз его дочери.

- Я люблю тебя, пап. Правда, люблю, - задыхалась она. – Если ты любишь меня, то скажешь мне правду. Ты никогда не соврешь мне.

Но это утверждение вдруг превратило обеспокоенное выражение на лице Ансли Пьюси в страх, и слезы из глаз девушки полились с новой силой, потому что она поняла: это именно то, что она подозревала.

Сглотнув ком, который появился в ее горле, Гермиона заставила свои трясущиеся руки достать кое-что из её кармана. Это была маггловская фотография, которую она нашла пару дней назад в пустой комнате. Она сохранила её. Она дала ей другое чувство безопасности; другой уровень принадлежности, которого у нее никогда не было, будто впервые в жизни у неё появилось что-то, что по-настоящему принадлежало ей, что-то, что относилось к ней.

- Если ты любишь меня, то скажешь мне. Если ты любишь меня, то позволишь мне знать. Скажи мне, папа, кто эти люди? Кто они в моей жизни?

Её отец встал, шатаясь, и схватился за свою грудь. Гермиона видела страх и смятение в его глазах.

- Г-гермиона, где ты нашла это?

- Не имеет значения. Я должна знать. Пожалуйста, папа. С детства я пыталась похоронить все эти вопросы внутри меня, который появлялись каждый раз при взгляде в зеркало. У меня нет ни малейшего сходства с тобой, мамой и Адрианом. Я так завидовала ему и злилась на себя из-за того, что была другой. Я всегда спрашивала себя, почему каждый раз, когда я смотрю на вас троих, чувствую себя так, будто должна быть где-то ещё; где-то, но не с вами, - она плакала, вытирая слезы тыльной стороной руки. – Я должна знать. Я не заслуживаю знать правды?

- Г-гермиона, твоя мама и я… мы любим тебя, - её отец запнулся, задыхаясь, говоря прерывисто.

- Но не так сильно, как Адриана, - кивнула она, все еще плача.

- Я-я никогда…я никогда не думал, что ты подумаешь об этом, Гермиона. Мы любим вас обоих.

- Тогда, если ты любишь меня, то скажешь мне правду. Ты… ты мой настоящий папа?

Было больно просто слышать этот вопрос.

Она всегда задавалась вопросом об этой пустоте внутри неё, будто всегда искала что-то, но не знала, куда смотреть.

Все время она отрицала это.

И оно ужалило, когда она, наконец, столкнулась с этим.

- Г-гермиона.

- П-пожалуйста, я должна знать. Я знаю, ты единственный, кто может помочь мне. Я умоляю тебя, папа, - просила Гермиона, плача так сильно, как не плакала никогда в жизни. Все ранило, она чувствовала, как все эти чувства вырываются наружу, словно валун давил на её грудь и шею, перекрывая её дыхание. Все путаницы, неопределенности и сомнения за все эти годы обрушились на неё, как огромная волна, которая топила и душила её.

Она хотела, чтобы он сказал “да”, что он её настоящий отец, и все, о чем она все время думала – полный бред.

Но она знала, что было слишком поздно, чтобы думать об этом, как о реальности.

Он выглядел запутанным, испуганным. Ему потребовалось много времени, чтобы ответить и отвергнуть её заявления.

У него был секрет.

И он ранил его, словно ад.

Потому что она знала, что права.

- Г-гермиона… ангел, прости нас. Мы были в отчаянии, пожалуйста, прости нас, - умолял её отец, сгибаясь, сжимая свою грудь. Он качал своей головой. Виня себя? Чувствуя себя несчастным? Возможно, и потому, и потому.

Гермиона уже знала. Ее сердце уже знало. Но слышать это - другое. Это как убедиться в том, что тебе лгали, что тебя дурачили столько лет и, несмотря на это, ты игнорировала все эти знаки, позволяла себе быть глупой… потому что тебе некуда было идти. Потому что у тебя не было удостоверения личности. Потому что у тебя не было дома. Она чувствовала, будто в земле появилась огромная дыра. Одураченная. Обманутая. Одна.

- Как вы могли поступить так со мной? – прошептала она, чувствуя, как ее мир завращался, словно предателя, наконец, поймали, и он стоит перед ней и насмехается.

- Мы были в отчаянии, Гермиона. Твоя мама не могла вынашивать детей после Адриана. Нам нужна была дочь, и тут появилась ты. Ты нужна была нам, и мы… забрали тебя от твоих настоящих родителей. Но мы любим тебя. Пожалуйста, мой маленький ангел. Правда никогда не уменьшит нашу любовь к тебе. Это твоя семья. Мы твоя семья. Ничего не изменится, - умолял её отец, положив свою руку на заплаканную щеку дочери. – Ты все еще моя дочь, несмотря ни на что.

- Вам нужна была дочь? – заплакала она, отбросив руку отца так, как она думала до этого, никогда не осмелится сделать. – Так это правда, да? Сплетни о том, что у нашей семьи много долгов и что это большая удача, что нашу семью выбрали Малфои, чтобы слиться с ними – правда. Вы не просто лгали мне! Вы использовали меня! Как вы могли поступить так со мной? Всю свою жизнь я старалась для тебя и для маминого одобрения! Я старалась делать все возможное, потому что люблю вам! Я просто хотела вашей любви, но получается, что вы никогда не дадите мне её, потому что я нужна была вам, чтобы спасти вашу семью!

- Г-гермиона! Пожалуйста, все не так. Все абсолютно не так, - умолял её отец, заковывая свою плачущую дочь в объятия. – Мы любим тебя. Пожалуйста, не думай, что мы не любим. Ты все еще наша дочь и всегда ей будешь.

Гермиона не могла ничего сделать. Она не могла двигаться. Она была слишком зла, слишком разочарована, слишком подавленной. Все, что она могла делать – это плакать. Плакать потому, что она была жалкой, потому что она была никем.

- Кто я? – вдруг прошептала она сквозь душащие слезы.

Тишина… Безмолвие… Не то, что ей нужно было.

Ей нужен был ответ.

- Кто я, папа? Кто я на самом деле?

- Т-ты…Гермиона Грейнджер.

24

Глава 23. Он был ее миром

Пьюси-Мэнор, Англия
24 августа 1996

Адриан вздрогнул, когда услышал звон еще одной разбитой ценной вазы с цветами, брошенной через комнату. Он даже мог гарантировать, что если так будет продолжаться несколько часов, то поместье серьезно пострадает из-за отсутствия роскоши. Он даже не знал, будет его мать плакать из-за ситуации или из-за осколков дорогостоящих реликвий, валяющихся то там, то здесь.

– Верните ее! Я не верю во все это дерьмо, которое вы мне подсовываете, – раздался еще один рев Драко Малфоя.

– Драко, прошу тебя…

Еще один грохот.

– Драко, милый, пожалуйста, успокойся.

Адриан слушал взволнованный голос Нарциссы, обращающейся к уже измотанному, но все еще разгоряченному сыну.

На этот раз Пьюси однозначно сопереживал ему. Кто бы не выглядел одичавшим от ярости, когда на протяжении двух месяцев подвергал себя смертельной опасности ради светлого и безопасного будущего, уготованного тебе и твоей невесте, только чтобы вернуться и узнать, что твоя помолвка расторгнута?

Для семьи Пьюси последние месяцы были очень напряженными.

Это был конец их притворства.

Когда Гермиона, наконец, узнала о том, кем является на самом деле, то не переставала умолять вернуть ее к тем незнакомцам, о существовании которых даже не догадывалась на протяжении шестнадцати лет.

И последнее, что он знал… у него больше нет сестры.

Поначалу их – его – матери было нелегко справиться с этим. Она бы даже потащила Гермиону в подземелья и заперла там, если бы это могло помочь обеспечить облигации Малфоев. Леди Петрова обзывала девушку неблагодарной шлюхой, обвиняя в отсутствии признательности за все то, что Пьюси сделали для нее.

Она не хотела отпускать Гермиону.

Она просто не могла отпустить ее.

На самом деле ей не девушки будет не хватать. Нет.

Ей будет не хватать ее денег.

Малфои уже сделали для семьи Пьюси так много, даже оплатили половину их долгов еще до того, как Драко и Гермиона поженились.

Ей будет не хватать красоты, достатка и роскоши. На что только не пойдешь ради этого, верно?

В тот самый момент, когда ладонь леди Петровой почти коснулась заплаканного лица Гермионы, Адриан понял, что должен что-то сделать. Он не понимал, что заставило его поступить так, но подбежал, вскочил между ними и крепко сжал кисть своей матери, перехватив ее в воздухе, даже слишком крепко, что на самом деле могло травмировать бледную тонкую руку женщины.

Сказать, что его мать была удивлена, было бы преуменьшением. Она онемела, словно пораженная громом среди ясного неба. Так или иначе, а Адриан совершенно отчетливо видел, как она пытается скрыть выражение удивления или боли на своем лице.

Он никогда не поступал так с матерью, но знал, что никогда не позволит никому причинить Гермионе вред. Он заботился о ней; любил ее. И видеть ее такой, потерянной и почти оскорбленной матерью, которую она знала и отчаянно любила всю свою жизнь, было уж слишком много для него. Его удивило, сколько всего на самом деле он мог сделать для Гермионы. Он знал, как сильна его привязанность к ней, но все равно был удивлен, что смог поступить так ради нее с собственной матерью.

Его вводила в ступор сама мысль о Гермионе, знающей, что он не ее настоящий брат, давала ему надежду на то, что однажды между ними что-то может измениться…

Он понимал, что если и должен что-то чувствовать, то это печаль и скорбь в связи с потерей сестры. Но, так или иначе, теперь его мучили размышления о определенных… возможностях, открывшихся теперь, когда она знает, что они вовсе не состоят в родстве.

Адриану хотелось стукнуть себя за то, что при сложившихся обстоятельствах он думает о подобных вещах.

Но он просто не мог остановить зарождающееся в сердце иное чувство. Не проще ли выбрать человека, которого ты хочешь любить? Это будет не так больно… Но мир был создан для того, чтобы быть сложным. Отсутствие выбора не было реальной проблемой, а слишком большое количество вариантов делало выбор невозможным. Просто это были трудности, связанные с необходимостью сделать один правильный, но сложный.

Но теперь судьба, кажется, повернулась спиной ко всем, кроме него.

Гермиона была опустошена, и ей приходилось полагаться на утешение, которое он мог ей предложить. Она больше никому не доверяла, но Адриан, по крайней мере, давал ей уверенность в том, что отведет к настоящим родителям; если это то, чего она действительно хочет.

Раз уж Драко вне игры, то Адриан понял, что может позаботиться о Гермионе. Он не воспользуется преимуществом, нет. Он просто сделает для нее то, что может.

У Пьюси была продолжительная беседа с отцом, в которой он умолял позволить выполнить просьбу Гермионы. Он знал, что здесь она несчастна. Дни и ночи она плакала в своей комнате, зная, что особняк защищен заклинаниями, которые не позволят ей уйти. Леди Петрова догадывалась о продолжительном унизительном положении, которое последует после того, как только они выйдут в свет. Она просто не могла позволить этому случиться.

Это случилось в тот замечательный вечер, когда Ансли Пьюси внезапно решил отстаивать свою точку зрения. У них был тихий, но напряженный ужин. Гермиона все еще была заперта в своей комнате, и только домовые эльфы аппарировали туда, чтобы принести ей еду. Даже няне Демельзе не разрешалось видеться с ней. Напряженное молчание, повисшее в помещении, было внезапно нарушено отцом Адриана, который со звоном отодвинул свою тарелку, не в силах больше терпеть этот фарс и лживую ситуацию.

Осознавая напряжение, Адриан оторвал взгляд от своей тарелки. Леди Петрова, однако, не шелохнулась. Просто продолжила тонко нарезать пиренейскую ветчину в своей тарелке. Все было хорошо, с ее точки зрения – обычный ужин семейства Пьюси.

И только когда Ансли Пьюси поднялся из-за стола, звонко хлопнув ладонью по огромной деревянной столешнице, она, наконец, подняла глаза, выглядя весьма раздраженной. Никому не позволялось портить ей ужин.

Тем вечером состоялась грандиозная словесная перепалка; их оглушающие крики раздавались под сводами огромного и одинокого особняка.

Адриан просто сидел там и наблюдал за действом, словно зритель в театре. Он был молод, но его это ужасало. Правда, тогда он был просто счастлив, что его отец, наконец, опомнился.

Тогда это был финал.

Наконец-то Гермиона встретится со своими биологическими родителями.

Это был настоящий скандал.

Не было ни дня, чтобы пресса не торчала под воротами особняка.

Малфои были возмущены и оскорблены тем, что позволили своему единственному наследнику быть помолвленным с грязнокровкой. Это было непростительно. Они немедленно предприняли правовые меры, и теперь у семьи Пьюси не осталась ничего, кроме долгов и запятнанного имени.

Страдания постигли и Грейнджеров. Это был очень сложный процесс. Поддельные воспоминания находились в их сознаниях слишком долго, поэтому стали почти нестираемыми. Министерство магии даже прибегло к привлечению специалистов, чтобы те помогли снять наложенные чары. В течение всего сложного процесса Грейнджеры находились без сознания. Так было лучше; иначе попытки вернуть им воспоминания были бы пыткой.

Когда же Грейнджеры, наконец, прошли процедуру, то встретились с делегацией из Министерства, которая все им объяснила. Было много слез, когда они, в конце концов, встретились с Гермионой, зная, что недостающая часть всей их жизни, которую они подсознательно ощущали, наконец-то вернулась к ним.

Министерство заверило их, что окажет всю необходимую поддержку, принося официальные извинения за жестокие и бездушные действия со стороны семьи Пьюси, которую ожидали нелегкие судебные процессы против Министерства, дабы они понесли серьезную ответственность за совершенные действия.

Все это длилось всего несколько месяцев, но ощущения были такими, словно продолжалось всю жизнь. А Драко даже не был в курсе всего этого. Его подготовку нельзя было прерывать. Поэтому Адриан не мог винить его за такое поведение.

Он сильно изменился за эти три месяца отлучки. Адриан никак не мог понять, что именно изменилось, но аура Малфоя-младшего стала слишком другой… темнее.

Адриан пришел к выводу, что пребывание рядом с Тем-Кого-Нельзя-Называть и игры в его ученика действительно могли произвести такой эффект.

Изменилось не только его физическое состояние.

Изменилось все.

И прямо сейчас он выглядел так, словно мог совершить убийство, расхаживая по комнате взад-вперед, как страшно буйный сумасшедший.

– Где она? Где Гермиона? – выкрикнул он в сотый раз. Его рубашка топорщилась на взмокшей коже, по лбу стекал холодный пот, а волосы были взъерошены, словно кто-то только что дрался с ним не на жизнь, а на смерть.

– Она сейчас со своими настоящими родителями, Драко, – вдруг произнес Адриан, пресекая причины опустошающего напряжения Нарциссы Малфой. – Она не такая, как мы. Она маглорожденная. Это не ее мир. И она больше не хотела быть здесь.

– Я… Я не верю тебе. Она не такая, как ты говоришь! Она идеальна! Она превосходна во всем, что делает. Она красивая. У нее больше сил, чем у любой кровной ведьмы или колдуна нашего гребанного века! Он-на не может быть гр… грязнокровкой, – Драко неистово качал головой, отступая к стене, чтобы опереться на нее своим дрожащим телом в поисках поддержки. Адриан мог видеть в его затуманенных глазах колоссальное отрицание и конфликт.

– Если ты хочешь увидеться с ней, то придется поверить мне.

* * *

Гермиона сияла, глядя на своего кота, Живоглота, который, кажется, наслаждался игрой с новыми яркими нитками пряжи. Ее мама купила их вчера, когда они вместе ходили в торговый центр за покупками.

Казалось странным, почти иллюзорным, когда всего за несколько месяцев до этого у нее была тщательно спланированная жизнь, в которой она даже подумать не могла о том, что ей будет разрешено ступить в мир магглов хотя бы раз. Теперь она на самом деле жила в нем.

Жить в мире магглов было не так плохо, как всегда говорили люди из ее прошлого. Она высоко оценила то, как люди упростили свой быт, не прибегая к какому-либо применению магии. Она догадывалась, что, когда ты находишься в определенном положении, из которого нет простого выхода, тебе приходится проявлять изобретательность и становиться в некотором смысле изощренней, и это делает тебя лучше, сильнее.

Переход для Гермионы был нелегким. Она всегда стремилась узнать быт этих людей, но постижение стольких вещей было куда сложнее, чем тайком читать книжки о них. Как телевизор, например. Она до сих пор не могла смириться с тем, насколько это удивительно. Это как каминная сеть, только ты можешь наблюдать за третьими лицами и подслушивать, о чем они там беседуют. Она где-то читала, что люди внутри – просто актеры, пытающиеся играть роли в развлекательных целях, как в театре, вот только показывали это маггловские устройства, называемые спутниками. Как магглы смогли разместить эти устройства в космосе, не используя магию – было для нее непостижимо. Гермиона предполагала, что ей нужно провести больше исследований на эту тему. Это было действительно невероятно. Она не знала, с чего начать.

Первые несколько недель были для нее весьма сложными. Она ощущала колоссальное давление и окуналась в атмосферу жизни с настоящими родителями. Они все еще были в процессе понимания всего того, что отобрала у них за эти годы ложная память. Но Гермиона видела, с каким напряжением и усилием им это дается. Они делали все, чтобы ей было комфортно и радостно, хотя переживания Грейнджеров о том, что они могут не понравиться дочери, были слишком очевидны.

Ощущения были… разными.

Это походило на тяжелую работу, которую проделываешь, чтобы заслужить любовь, оказавшись в центре внимания.

Всю жизнь она так упорно трудилась, чтобы заслужить внимание и любовь. Теперь же ей даже не приходилось делать что-либо. Ей даже не нужно было ничего говорить. Иногда она просыпалась утром от того, что ее ласково гладят по волосам. Она открывала глаза и видела улыбающееся лицо мамы. Женщина выглядела такой красивой, даже несмотря на слезы на лице.

И она была очень похожа на нее…

Гермиона была дома.

Гермиона хотела спросить у женщины, что случилось, но та просто качала головой, целовала девушку в щеку и говорила, чтобы девушка шла завтракать. Она всегда готовила для нее. Гермиона считала это удивительным, поскольку ее мать, леди Петрова, не могла сделать этого даже с помощью магии.

Однажды отец спросил ее об одном из ее любимых блюд. Гермиона решила, что это один из тех тривиальных вопросов, которые задают, желая познакомиться поближе. Будучи воспитанной у тетки-француженки и во дворце Шармабатона, она перечислила некоторые из своих любимых французских блюд, вроде рыбной похлебки с чесноком, овощами и пряностями, крок-месье с ветчиной и расплавленным сыром на круассане и ее любимых десертов: пирог татен, суп с клубникой, крем-брюле и шоколадный мусс. На следующий день она очень удивилась, когда все это было подано к столу. Это было словно праздник. Она не могла ничего сказать или сделать, кроме как налететь на своих родителей и обнять их так сильно, что они наверняка не могли дышать. Потом все смеялись и плакали одновременно. Это было… словно набраться сил.

Еще родители уделяли ей время и слушали истории о ее жизни, ее школе и ее магии. Казалось, они очень хотят познакомиться с ней. А еще она рассказала им о Драко… опуская некоторые детали и подробности отношений с женихом, и что теперь все это бессмысленно из-за ее крови и предрассудков мира, в котором она выросла.

Тренировки Драко были слишком интенсивными и засекреченными, так что он временно находился в изоляции и был не в курсе событий. Гермиона знала, что для него случившееся будет большим шоком, но он справится с этим и, наконец, узнает ее настоящую личность.

Но она просто слишком верила в него… Она не могла удержаться от надежды на то, что он примет ее такой, какая она есть, потому что любит ее.

«– Я никому не дам причинить тебе боль, принцесса. Мы теперь вместе, да? Ты и я. Я всегда буду с тобой, что бы ни произошло. Ничто не изменит это. Я обещаю.»1

«– Ты для меня все. Я люблю тебя и буду любить вечно, несмотря ни на что. Я обещаю. Никогда не забывай этого».2

Она чувствовала, как рука мягко скользнула к твердому камню бриллианта, покоящегося на ее груди. Хотя это и не помогало справиться с гулко бьющимся под рубашкой сердцем. Она так сильно хотела верить в него, в них. Но она знала Драко. Всю свою жизнь он преданно верил в шовинизм волшебного мира. А сейчас он даже принадлежал к этому кругу. Он был одним из тех, кто хотел стереть магглов и магглорожденным из этого мира. Как он мог любить ее, когда был обучен убивать таких, как она?

Стук в дверь на время вывел Гермиону из состояния транса. Живоглот мяукнул и потянулся, прежде чем лениво продефилировать к двери и легонько поскрестись, чтобы сообщить своей хозяйке, что за дверью кто-то есть.

Гермиона вздохнула и аккуратно сменила положение, в котором сидела на круглой подушке у окна. Наверно, это мама пришла еще раз навестить ее. Девушка никак не могла спросить ее о том, как дела в клинике, или просто не находила времени сделать этого. Гермионе все еще было немного некомфортно пользоваться телефоном, тем более, что голоса звучали странно, и было странно разговаривать по устройству, не видя настоящего человека. Она озвучила это мнение, и впредь родители были достаточно внимательны и не пользовались телефоном без крайней необходимости.

Это была лишь одна из причин, почему, несмотря ни на что, она будет бороться за то, чтобы остаться со своими биологическими родителями. Казалось, что родители из прошлого, с которыми она провела всю свою жизнь, были похожи на незнакомцев больше, чем люди, с которыми она провела всего несколько месяцев. Грейнджеры заботились о ней. Они действительно хотели, чтобы она была здесь не потому, что им от нее что-то нужно, а потому что Гермиона была важна, потому что они любили ее.

– Иду, мама, – улыбнулась девушка, делая шаг в сторону двери.

Мама. Ей нравилось называть ее так. Она встречала ее теплой улыбкой. И Гермиона знала, что эта улыбка была ее домом.

– Гермиона, дорогая, к тебе гости. Здесь Адриан, – сообщила ей мама. – И Драко, – добавила она.

Чувство, возникшее в тот момент, когда ее мать произнесла последние слова, были слишком сюрреалистичными, чтобы их можно было описать. Было так, словно в груди Гермионы стучал опустошающий кузнечный молот. Странное ощущение, прокатившее по телу, напоминало дурманящие эйфорией электрические разряды. Ее конечности похолодели, словно были обложены пакетами со льдом, и она была уверена, что отключилась на миллисекунду из-за подташнивающего ощущения в желудке; внезапно ей стало нехорошо.

– Ты в порядке, дорогая?

– Д-да, мама. Я в порядке, – с трудом сказала Гермиона. Она даже не имела чертова понятия, как из-за этого стучащего в груди гула звучит для матери ее голос.

– А этот твой Драко симпатичный паренек, чересчур серьезный на вид, но ты так хорошо описала его, – упомянула вскользь ее мама, пока они спускались по лестнице. Для напряженных чувств Гермионы голос женщины звучал приглушенно и странно. Девушка была уверена, что все вены в ее теле сплотились, чтобы компенсировать гиперработу сердца по перекачиванию крови. Она ни на чем не могла сосредоточиться.

К тому моменту, когда они спустились, Драко Малфой, конечно же, был там.

Но выглядел совсем не так, как она помнила. Словно бы за эти два месяца прошли годы. Он выглядел старше своего возраста. А еще стал выше ростом, или это просто из-за широкой груди и мускулистых рук, которые он приобрел за время своей подготовки. Он бы бледен, а под глазами залегли темные круги.

Но все было не так просто. Дело было в том, что его лицо выглядело как у статуи; казалось, что он почти не дышит, или, быть может, не дышит вовсе. Обстановка была напряженной. Он сидел подчеркнуто прямо; даже не касался спиной спинки дивана, словно прикосновение к ней убьет его.

Было похоже, словно все внушало ему… отвращение.

Адриан первым нарушил тишину, поднявшись, чтобы поприветствовать и обнять Гермиону.

– Как ты? – спросил он, нежно прикасаясь ладонями к ее щекам.

– Я в порядке, Адриан. Все нормально, – ответила она, не глядя на Пьюси. Все ее внимание было приковано к неподвижному блондину, не пошевелившему ни единым мускулом. – Д-Драко? – пролепетала Гермиона, шагнув к нему чуть ближе. Малфой поднялся, но не посмотрел на нее. Внезапно ей стало страшно прикоснуться к нему.

– Как это может быть правдой? – вдруг твердо спросил он ее, все еще глядя в пол, будто мог уничтожить его одним только взглядом. Не то чтобы это было возможно теперь. Тон его был холоден; так холоден, что Гермиона почти сомневалась, что он настоящий.

– Что ты имеешь в виду под этим? Это моя жизнь, Драко. Это настоящая я, – ответила она голосом, в котором одновременно звучали обвинение и разочарование. Он обещал ей, после всего, что будет любить, несмотря ни на что. Неужели он просто забыл? Или он не любил с самого начала? Неужели она так многого ожидала?

Она так сильно скучала по нему. Все, что она действительно хотела сделать - это обнять его. Но она боялась быть отвергнутой.

В течение последних месяцев она пережила большой стресс, и единственное, что не давало ей развалиться - это его обещание. Обещание, что он вернется и во всем разберется. Она знала, что это звучало безумно, но и Драко она тоже знала. Но приходя к ней, он всегда был другим. Он любил ее. Они любили друг друга. И она верила в это. Она всегда будет верить в это, до тех пор, пока верит он.

– Как это может быть гребаной правдой? – внезапно вспыхнул Драко. Его некогда бледные щеки теперь залила краска гнева. Он весь дрожал, а на лбу выступили капли пота, словно он пытался держать себя в руках и не сорваться проклинать все вокруг.

– Эт-то я, Драко. Это мой дом. Это моя мама, – мягка сказала ему девушка, слегка прильнув к матери. – Она дантист, как и мой папа. Его сейчас нет дома, но он скоро придет, когда закончится прием. Они зубные целители, это маггловская профессия. Они магглы и они любят меня. Я маглорожденная, Драко. Но я все еще остаюсь собой. Я по-прежнему Гермиона. И всегда ею буду, – проговорила она, почти задыхаясь от комка в горле.

Он ничего не сказал.

Он ничего не сделал.

Он просто стоял там.

Выражение его лица было напряженным и натянутым, словно бы весь он был высечен из камня.

Но был взгляд, которым Драко одарил Гермиону.

Он смотрела на нее как на что-то отвратительное.

И это было унизительно. Для Гермионы это было так унизительно, что она могла бы раствориться в муках и горе.

– Ты говорил, что никогда не оставишь меня, – сломленно прошептала девушка. Сейчас она плакала. Она была не готова к этому. Кто-то мог бы убить ее тогда или сейчас, и она бы приняла это с раскрытым сердцем, лишь бы стереть с его лица выражение крайнего отвращения. – Ты обещал мне, Драко…

Гермиона могла поклясться, что в тот момент была готова упасть на колени, только чтобы не дать Малфою уйти. Но она не могла пошевелиться. Она никогда не чувствовала себя такой униженной, как сейчас, и не знала, как противостоять этому.

А он смотрел на нее так, словно она была… грязной. Грязнокровкой. Вот кем она была теперь в его глазах.

А затем его неожиданно стошнило.

Прямо перед Адрианом. Прямо на глазах у ее родной матери. Прямо перед ней.

Несмотря на то, что в тот момент Гермиона была так удивлена, что не могла сдвинуться с места, ей все равно было адски больно. Как когда ты, наконец, узнаешь, что единственный парень, которого ты когда-либо любила, в действительности никогда не любил тебя по-настоящему, что он был с тобой только из-за расы, к которой ты принадлежишь, что каждое свое обещание он давал в то время, он давал человеку, которым считал тебя; считал той, которая подходила под его стандарты. Это было сродни тому, как тебя пронзают ножом до кости, да еще и проворачивают его при этом. Невыносимое, мучительное ощущение в сердце и животе, словно сам себя проглатываешь заживо. Даже смерть была бы лучше этого чувства. Гермиона чувствовала, как превращается в ничто.

Он был ее миром.

Он мог создать или сломать все, чем она была.

А теперь он просто показал ей, что она даже меньше, чем ничто. Он был противен ей. Он сделал больше, чем просто сломал ее. Он убил ее.

Гермиона рыдала в объятьях матери, пока Драко поспешно вытирал уголок рта тыльной стороной ладони. Малфой развернулся и кинулся к двери, разбив стеклянную вазу, которая оказалась у него на пути. Ее осколки ранили его ладони, пока он поднимался и неуклюже выбегал на улицу, не заботясь о том, чтобы вытащить битое окровавленное стекло из раненой кожи.

Когда дверь захлопнулась, Гермиона поняла, что все кончено.

Он исчез вместе с ее прошлым.

«– Прошу, не плачь, Миона. Обещаю, мы снова увидимся, – тихо сказал ей маленький Драко, смахнув крупные слезы, бегущие по ее щекам.

– Обещай, что мы снова сыграем под дождем, даже если будем старыми и скучными. Обещай мне, что позволишь прокатиться на спине, даже если я стану тяжелей. Обещай, что всегда будешь моим принцем. Что мы всегда будем вместе, Драко, – она шмыгнула носом, прижимаясь к нему. – Даже если я буду в другой школе, пожалуйста, пообещай, что не забудешь обо мне.

– Я обещаю, Миона. Мы всегда будем вместе. Ты моя единственная принцесса, – кивнул он, выглядя так, будто сам готов заплакать, но решил, что будет сильным за них двоих. Ему же не хотелось, чтобы его принцесса думала, что он слабак, правда?

– Клятва на мизинцах? – спросила она его.

– Клятва на мизинцах, – он улыбнулся, сцепившись с ее пальцем своим мизинцем, намереваясь хранить это обещание вечно.

Гермиона улыбнулась ему… столь невинные и прекрасные большие карие глаза смотрели на него, и он не смог сдержаться и наклонился, прижавшись к ее губам.

Это был очень целомудренный поцелуй, но все же… поцелуй.

Их первый поцелуй…»3

Он был единственным парнем, которого она когда-либо любила.

Он был ее первым во всем, и она обещала самой себе, что так будет всегда.

«– Что произойдет со мной без тебя? – прошептала она.

– Ты никогда этого не узнаешь, потому что я никогда тебя не отпущу. Я никогда не позволю этому случиться. Придется сначала убить меня, чтобы я допустил такое.

– Обещай мне, что мы всегда будем такими, Драко. Обещай мне, что это не изменится. Обещай мне, что это навсегда, – прошептала девушка, чувствуя, как он разворачивает ее и устраивает так, чтобы она находилась напротив его живота, а ноги свисали по бокам. Сейчас она крепко вцепилась в него, словно паук, в своей мокрой ночной сорочке и мантии, очаровательно задравшихся, открывая идеальный вид на ее босые ножки.

– Обещаю тебе. Я подарю тебе весь мир, Гермиона. Ты всегда будешь моей принцессой. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты моя, и всегда будешь. Ты всегда была моей, – прошептал Малфой, прежде чем, наконец, поймать ее губы в глубокий страстный поцелуй».

Она всегда думала, что это останется навсегда.

Что не важно, какой сложной будет ситуация, все всегда будет хорошо, пока они есть друг у друга. Она слишком сильно верила в него. Она верила слишком сильно, в процессе забывая оставить кое-что и для себя.

А теперь он отнял все…

Каждое воспоминание, каждый смех, каждую слезинку… теперь все превратилось в ничто. Потому что их никогда по-настоящему не существовало. Драко Малфой никогда не был влюблен в Гермиону Грейнджер. Он был влюблен в идеальную, чистокровную Гермиону Пьюси, а она никогда не существовала и никогда больше не будет существовать.

Она была подделкой, как и их любовь.

25

Глава 24. Лето закончилось, если опадают листья

Школа Чародейства и Волшебства «Хогвартс»
Шотландия, Октябрь 1996

- Настойка Алихоции - это зелье, сделанное из растения Алихоции. Вызывает истерику, если выпить или вдохнуть пар, - Гермиона повторила свое последнее предложение, когда увидела, что Джинни слегка нахмурилась.

- Это та, что вылечивается патокой ипопаточника? - задала вопрос младшая девочка, бессознательно обгрызая ногти, размышляя над своим открытием.

Гермиона кивнула.

- Патока также вызывает меланхолию. Но насекомые ипопаточники заполняют пчелиный улей, что нехорошо и разрушительно для меда, - сказала она, аккуратно убирая руку девочки от ее рта, сдержанно напоминая ей отказаться от своей неприличной привычки грызть ногти. Джинни ненавидела эту привычку за постоянно испорченные ногти и всегда была благодарна Гермионе за напоминание о том, что она снова это делает.

- Спасибо,- пробормотала она застенчиво, делая небрежную запись в блокноте.

Это была одна из привычных будничных ночей Гермионы в Хогвартсе после ночного патрулирования старост. Джинни всегда ждала ее, чтобы сделать домашнее задание вместе. Иногда Рон и Гарри присоединялись к ним. Она всегда была рада им помочь, зная, что иногда они отстают в учебе из-за тренировок по квиддичу.

Такой была ее жизнь сейчас: простой и невероятно отличающейся от ее прошлых показушных лет в замке «Шармбатон». Там ей приходилось быть идеальной во всем. Она никогда не могла позволить себе быть обычной, когда все вокруг стремились быть лучше друг друга, а в противном случае – оставались за бортом. Всем хотелось не просто хорошо что-то делать, а быть лучшими в этом. Она так усердно старалась добиваться всего, чтобы соответствовать всеобщим ожиданиям.

Сейчас ей не нужно было делать ничего, кроме как быть собой.

Там нормальность означает быть идеальной.

Здесь нормальность означает быть собой.

В тот момент, когда она получила письмо об отчислении из своей прошлой школы, где научилась любить и быть верной, она знала, что ей нужно идти дальше по жизни.

На следующий день ее навестила профессор Макгонагалл из школы Чародейства и Волшебства «Хогвартс», которая сообщила, что ее включили в список студентов, рожденных в семьях маглов, которые должны были получить их письма, замаскированные волшебством, в одиннадцать лет. Они никогда не придавали ему большого значения, потому что список показывал имя только дочери семьи Пьюси, которая, несомненно, была чистокровной, и этот ребенок уже был законно принят в Академию Магии «Шармбатон». Профессор Макгонагалл поговорила с ее настоящими родителями и извинилась перед Гермионой за то, что письмо доставили ей так поздно.

Гермиона поняла и сказала, что это не их ошибка. Это судьба сыграла с ними злую шутку, и им больше нельзя жить прошлым. Старушка похвалила ее за это и тепло приняла в новой школе. Через несколько дней ее пригласили в офис директора, чтобы Распределяющая Шляпа определила ее факультет, учитывая то, что она учится уже шестой год и ей не нужно такое же представление, как для первогодков на празднике Приветствия.

Профессор Макгонагалл была вне себя от счастья, узнав, что ее определили на факультет Гриффиндор. Гермиону даже выбрали старостой в этом году, поскольку она занимала эту должность в предыдущей школе, и у нее были невероятно большие успехи в учебе.

Она даже вспомнила старую леди, мадам Олимпию Максим, директрису, которая всегда хвалила ее во всем, любила и заботилась о ней, как о своей собственной дочери.

Сейчас ее директриса прислала ей письмо об отчислении. Оно было незамысловатым и очень официальным. Это огорчило ее немного – директриса, которой она всегда восхищалась, смогла забыть и изменить свое мнение о ней только потому что ее корни были не такими, как все считали.

Академия Магии «Шармбатон» - это учреждение, основанное только для чистокровных магов. Она всегда была непоколебима в своем мнении о преимуществе статуса чистокровок. Она больше никогда не сможет быть одной из них. Она – обманка. Сейчас она стала изгнанником.

Невероятно, что большинство ее друзей, в которых она была уверена, повернулись к ней спиной, кроме нескольких, таких, как Флер Делакур, которая сказала, что в любое время будет рада ей. Она знала, что Флер просто пыталась помочь ей справиться с этим, ведь она всегда воспринимала Гермиону как свою младшую сестру. Но Гермиона знала, что она и шагу не ступит на земли замка, где больше не будет взрослеть.

Парадоксально, что люди могут стараться быть похожими на тебя и хвалить за все, что ты делаешь, а через минуту плевать тебе под ноги и даже не смотреть на тебя; хотя, по правде говоря, ничего не изменилось. Она все еще была Гермионой. Она все еще была девочкой, с которой они дружили, с которой изучали заклинания, кушали вместе и наслаждались всем. Неужели люди должны быть такими мелочными? Или это просто пример несправедливости мира?

Адриан сопровождал ее на церемонию отбора на факультет. Он даже сказал ей, что поймет, если она не захочет быть в Слизерине, где учился он. Он только что выпустился и знал о ее разбитом сердце и о проблеме с Драко в ее новой школе. Она была благодарна, что, несмотря на то, что много людей повернулись к ней спиной, Адриан остался ее другом. Он пообещал, что будет навещать ее, когда сможет. Ему удалось получить место в команде резерва «Нетопырей Ньюкасла» – второй самой успешной команде Лиги квиддича Британии и Ирландии, поэтому ему придется много путешествовать, но Гермиона знала, что он сдержит свое обещание.

Гермиона думала, что ей будет тяжело привыкнуть к новой школе без Адриана, к тому же в последний раз, когда она приезжала сюда, то всегда находилась рядом с Драко, и ее мир часто был ограничен кругом его общения.

На открытии учебного года некоторые студенты в замке смотрели на нее издалека; некоторые с жалостью, некоторые – с несправедливым укором. Ее прошлые так называемые подружки из Слизерина: Панси, Дафна и Трейси пялились на нее, как будто она была самой большой лгуньей в мире. Она была той мерзкой, недостойной девчонкой, которой повезло недолго с ними дружить. Теперь она стала никем.

Тем не менее отбор в Гриффиндор доказал обратное. Ее однокашники приняли ее с распростертыми объятьями. Студенты факультета имели самые разные родословные, и все они без фанатизма относились к чистоте крови.

Джинни была так счастлива узнать, что ее новой однокашницей и даже соседкой по комнате будет Гермиона. Она даже предложила ей пойти с ее семьей в Косой Переулок за необходимыми для школы вещами перед учебным годом. Гермиона наконец-то встретила семью Уизли, которые были невероятно дружелюбны и добры к ней, особенно миссис Уизли. Гарри тоже пошел с ними. Он вел себя как джентльмен, с которым так легко общаться. В тот день они болтали в основном друг с другом, поскольку оба были «усыновлены на день» этой чудесной семьей. Он очень ей понравился, и ей было безумно легко с ним. Уже тогда она знала, что они станут хорошими друзьями.

Гермиона хотела поболтать и с Роном тоже, но он все время мямлил что-то неразборчивое и был чем-то занят. Джинни сказала, что он уже давно горячо влюбился в нее. Гермиона подавилась и покраснела, когда Джинни выпалила ей секреты своего брата, чувствуя себя виноватой за то, что его сестра говорит о нем за его спиной, но решила, что она бы хотела их услышать все равно.

Рон баловался с птичьими перьями в одной из секций магазина, пока Гермиона изучала его невинное лицо из угла, где Джинни шепталась с ней. Он чесал нос, стараясь вытащить одно из перьев из кучи, испытывал его на пустом черном пергаменте, потом искал другое, не замечая, как две девочки шептались и хихикали над его ужимками.

Гермиона и раньше считала его достаточно симпатичным и была крайне польщена новым откровением. Но в то время она была с Драко и не могла…

Ей пришлось закрыть глаза и удалиться ненадолго, когда ее разум вновь зациклился на этой запрещенной теме.

Раны все еще оставались свежими и, возможно, никогда не заживут. Может быть, это произойдет, если однажды ей повезет, но это будет всего лишь пластырь на шраме. Ее сердце больше не будет прежним.

Она предполагала, что так и должно было быть. Она не могла улыбаться вечно, никто не смог бы. Время от времени случаются и слезы. Лето всегда заканчивается, когда листья опадают, и каждая птица должна улетать, чтобы угнаться за желанным временем года, покидая когда-то любимые места, которые казались домом навсегда.

Ничто не может остаться прежним, пленить сердце молодой птицы не просто неправильно, но и болезненно, ведь рано или поздно ей придется улететь, вернуться к месту, которому она принадлежит. И она никогда не сможет остаться на земле, как тебе бы хотелось. Потому что ей нужно лететь, а тебе - остаться, потому что вы с самого начала не принадлежали мирам друг друга.

Она была готова ко всему.

Она знала о последствиях, которые непременно наступят, и о том, что она потеряла.

Она ждала и готовила себя ко всему, кроме отказа от ее первой любви.

Она считала, что, наконец, поймала эту бездомную птицу в ладони, что она навсегда останется с ней, что, даже если раскрыть руки навстречу небу, ничего не изменится, потому что ей пообещали быть всегда оставаться рядом. И просто невыносимо больно, когда в нужное время года она улетает, а у тебя нет другого выбора, кроме как кричать в небо, в котором она исчезла.

У тебя нет другого выбора – ты должна отпустить, потому что тебе больше не за что держаться.

Что ж… Это сложнее всего.

Особенно когда ты плачешь в одиночестве целую ночь, пытаясь выплакать все слезы, пока солнце не встало, чтобы, когда ты увидишь его на следующий день, не осталось ни одной слезы, которую нужно выплакать, чтобы сберечь хотя бы немного самоуважения, которое осталось у тебя. Наконец-то тебе удалось спрятать боль, которую ты чувствуешь. Теперь ты можешь вести себя так, будто ты смелее, чем он думал. Особенно, когда все было так сложно для тебя и так легко для него…

Драко Малфой был помолвлен с Асторией Гринграсс, хотя Гермиона могла поручиться, что не он выбирал ее, судя по тому, как он вел себя с ней.

Гермионе иногда было жаль девушку, ведь ее жених так ужасно вел себя с ней. Его последней и бывшей девушкой была Панси Паркинсон. Казалось, что Драко какое-то время был слегка очарован ей, потому что она была единственной, кто мог справляться с его темным характером, как будто они делили определенный секрет. Гермиона наблюдала за ним издалека, и казалось, что он всегда был чем-то занят. С каждым днем злобные черты его лица становились все более заметными, словно этот черный секрет съедал его изнутри. И поддержать его могла только Панси.

Иногда он гулял с Асторией, особенно когда рядом был профессор Снейп. Он его крестный, в конце концов; возможно, он пытался спастись от родительского присмотра. Молодой девушке нравилось засыпать его подарками, которые он принимал и иногда благодарил. Однажды Гермиона увидела, как Астория дарит ему новые дорогие перчатки для квиддича и компас для метлы. Он восхищался ими и даже чмокнул ее в щеку. Когда он ушел, Астория захихикала и начала весело прыгать, как будто она была самой счастливой девушкой на планете… чувствуя то же, что и Гермиона в прошлом.

Гермиона закрыла глаза и вцепилась в свой гриффиндорский галстук, чтобы не упасть на каменный пол там, где она стояла, прячась за одной из колонн в коридоре. Она не могла не ревновать, хотя знала, что у нее больше не было права на место рядом с ним. Она больше не была его невестой. Теперь это не ее место. Теперь она для него просто грязнокровка.

Она даже не знала, думал ли он, что она до сих пор существует. Он не издевался над ней, как его однокашники. Он даже не смотрел на нее с жалостью, как другие. Он вообще никогда на нее не смотрел, никогда не говорил с ней, даже не бросал на нее взгляд, когда они пересекались в Большом Зале. Каждый раз, когда ей казалось, что их взгляды должны пересечься, потому что он смотрел в ее сторону, он глядел сквозь нее, как будто она была несуществующим призраком, как будто она вообще не существовала.

Может быть, она существовала.

Может быть, и нет.

Но для него – ни то, ни другое.

Возможно, для него она больше этого.

Она больше, чем ничего.

* * *

Гермиона старалась вдохнуть немного воздуха, который еще остался в этом месте, но она просто не могла надышаться, как бы иронично это не звучало.

Шла вторая ночь, во время которой ей нужно было патрулировать с Драко Малфоем.

Их никогда не ставили в пару раньше. Шесть старост на факультет, двадцать четыре на всю школу. Каждую ночь по определенным коридорам бродили группы из четырех человек. До этого момента ей достаточно везло, и она не попадала в группу с Драко Малфоем. А сейчас они были в одной смене на целый месяц.

То, что она почувствовала, когда увидела новое расписание патруля, было необъяснимо. Из-за странной ноющей боли, переходящей из сердца в живот, она почувствовала тошноту; особенно потому, что ее назначили патрулировать коридоры не только с Драко Малфоем, но и с Панси Паркинсон тоже. В их группу входила еще Падма Патил из Когтеврана.

В первую ночь Гермиона почти не видела Драко и Панси, потому что они исчезли, как только завершились знакомство и проверка присутствующих. Все знали, что в целях безопасности каждый должен иметь партнера во время патрулирования. Драко потребовал, чтобы его партнером целый месяц была Панси, даже дважды не взглянув на Гермиону. Падма заметила, что оба слизеринца не должны дежурить вместе, ведь нечестно, если они увидят, как их однокашники нарушают правила, и умолчат об этом. Драко снисходительным тоном возразил ей, сказав, что Панси и он в состоянии достаточно осмысленно судить, приправляя это яркими оскорблениями в ее сторону. Гермиона понимала, что это абсурд, но она заревновала, поскольку даже таким негативным способом Драко, оскорбляя Падму, показывал, что знал о ее присутствии. А Гермиона, как обычно, была никем. Она просто была слишком незаметной для него, чтобы обращать внимание и смотреть на нее. Даже крошечное оскорбление в ее сторону будет пустой тратой времени, словно она недостойна его, потому что она ничего не стоит.

Первая ночь прошла спокойно, потому что Гермиона едва их видела. Падма Патил была хорошим компаньоном. Она очень ответственна и умна, и они обсудили многие вещи, пока дежурили. Она была однокашницей ее сестры-близняшки Парвати Патил, но, похоже, у них разный склад ума. Парвати больше нравилось болтать о себе и все время громко разговаривать, особенно с ее лучшей подругой Лавандой Браун. А Падма была благоразумной и скромной. Ей нравилось дискутировать и говорить на логические темы.

Когда дежурство закончилось, Панси и Драко не вернулись. Говорили, что они направились в ванную комнату старост на пятом этаже после смены. Гермионе пришлось обойти это место стороной и потом держаться от него подальше.

Сегодня был только второй день, но она уже тяжело дышала, как больной астмой ребенок.

Она, Панси и Драко все еще стояли в заранее оговоренном месте, ожидая Падму. Она невероятно опаздывала, а остальные не могли начать свое дежурство до тех пор, пока не будут убеждены в том, что у другого дежурного тоже есть партнер, так четко написано в правилах.

Со временем Панси раздражалась все больше и больше, бормоча под нос, что Падма такая безответственная, и что они должны просто оставить Гермиону одну дожидаться свою партнершу.

Драко просто стоял там, засунув одну руку в карман, а вторую спрятав за спиной, опираясь нижней частью на стену. Его лицо было безэмоциональным. Он не сказал «нет» предложению Панси, но и не ушел.

- Грейнджер, блин. Твоя партнерша, должно быть, знает цену времени. Черт подери, она опаздывает на час! Мы потратили целый час, стоя здесь и ничего не делая! - Панси топнула ногой, ругая Гермиону, как будто та была виновата во всей ситуации.

- Она сказала, что идет, ладно? Она ничего не упоминала о том, что не будет присутствовать на проверке присутствующих, - объяснила Гермиона, раздраженная нытьем Панси. Как и почему Драко выглядел так спокойно, просто стоя там со своей «девушкой», визжащей так, будто кто-то засунул ей свисток в глотку?

- Она - твой партнер, поэтому ты должна была дважды убедиться, что она пришла! - Панси выглядела так, будто сейчас начнет рвать волосы на своей голове. - О! Честное слово! Драко и я могли бы уже закончить обход! Но нет! Мы должны убедиться в том, что у тебя есть партнер! Мы должны…

- Я не просила вас стоять здесь со мной! Если вы хотите закончить свой дурацкий обход – вперед, никто вас не держит, - выпалила Гермиона, молясь, чтобы они просто ушли. К черту правила. Она может позаботиться о себе. Она бы закончила весь обход сама, если бы пришлось и если бы это означало, что она больше не услышит скрипящий голос Панси. Ей казалось, что ее уши уже начинают кровоточить.

- Прекрасно! Похоже на тебя! - Панси закатила глаза и взяла Драко за руку.

Гермионе пришлось отвернуться. Когда-то она сама держала эту теплую, надежную руку. Но это было слишком давно.

- Пошли, Драко,- заныла Панси, таща своего парня, а он не повел и мускулом.

- Есть правило, что мы не можем оставить кого-то, если у него или у нее нет партнера, - внезапно сказал он. Его голос был таким холодным. Он просто констатировал факт, и ничего больше. Гермионе пришлось мысленно дать себе пощечину за желание, чтобы его слова звучали помягче.

- Что? Ты предлагаешь нам дежурить и в их коридорах тоже? - спросила Панси, и ее глаза внезапно сузились. Казалось, что она может убить Гермиону за долю секунды.

- У нас нет выбора. Мы должны взять ее с собой и наконец-то закончить дежурство, - виновато и раздраженно пожал он плечами, словно им пришлось тянуть на себе лишний мешок из-за Гермионы, как будто проблемы начались из-за нее.

- Я сказала, вы можете идти! - внезапно сквозь сжатые зубы пробормотала Гермиона. Ее ладони болели, потому что она слишком сильно сжимала кулаки. Честно говоря, ей просто хотелось врезать ему по лицу. А потом убежать и плакать между четырьмя столбиками ее кровати. Но нет, она не упала бы так низко. Она была сильней всех из присутствующих.

- Мерлин, спасибо! - Панси раздраженно и насмешливо вскинула руки вверх.

- Постой, - вдруг сказал Драко. - В правилах написано…

- Мне плевать, что написано в правилах, Малфой! Я могу позаботиться о себе, - ответила Гермиона, резко перебивая его и убегая в коридор, который должна была патрулировать, до того, как они смогли остановить ее. Ей просто нужно было сбежать.

Стоять возле него было сущей пыткой. Ей просто хотелось, чтобы все закончилось. Ей просто хотелось иметь нормальную жизнь. Ей больше не хотелось его любить. Неужели она просила слишком многого? Почему это было так сложно для нее?

Почему это было так легко для него?

- О, наконец-то я застал тебя одну, моя прелесть.

Гермиона почти потеряла равновесие, оборачиваясь и взмахивая палочкой, чтобы защититься, направляя ее на незнакомца, которому принадлежал неприятный холодный голос.

- Эй! Постой, я просто хотел поговорить, - засмеялся незнакомец, и из тени вышел высокий, худощавый, но достаточно мускулистый парень.

- Нотт? Теодор Нотт? - спросила она, щурясь, чтоб получше видеть.

- Ты помнишь мое имя, - Теодор Нотт ухмыльнулся, подходя к ней ближе, чем следовало, заставляя ее отступить на шаг. Конечно, она помнила его. Кто в мире сможет забыть человека, который издевался над одноклассниками на ее глазах?

- Уже начался комендантский час! Что ты здесь делаешь? - спросила его Гермиона, смущенная тем, что он продолжал приближаться к ней, и вскоре ей придется упереться в стену.

- Я просто хотел поздороваться, - с вожделением посмотрел он, когда ее спина, наконец, коснулась стены. Ее затылок с глухим звуком стукнулся о камень и теперь немного болел.

- Что тебе нужно? Иди, куда шел. Но я сделаю все, чтоб твой факультет лишился десяти очков за блуждание по коридорам во время комендантского часа, - выдохнула она, поворачиваясь из стороны в сторону, так как Нотт наклонялся все ближе к ней. Его ладони сейчас лежали на стене по обе стороны от нее. Она хотела оттолкнуть его, но боялась прикасаться. Он даже не пошевельнулся, когда она направила на него свою палочку, хотя не понимала сейчас, почему не использует ее. Может, из-за его мятного дыхания на ее щеке, или, может, она просто в шоке из-за внезапной близости к нему.

Никогда в своей жизни она не была так близко к другому парню.

Она обнимала Адриана, но это не в счет, ведь он ей как брат.

Потом был Драко… но он не был чужим. Он был Драко.

- П-пожалуйста, отойди, - сказала она, заикаясь. Какого черта она заикалась? Она – староста, ради всего святого.

- А что, если не отойду? - насмехался он, наслаждаясь удобным расположением.

- Боюсь, тогда мне придется наказать твой факультет и снять еще десять очков, - уверенно сказала она ему, и ее слова звучали немного смелее сейчас, когда она напомнила себе, кто здесь начальник.

- Грейнджер, Грейнджер, Грейнджер. Ты правда думаешь, что мне не плевать на эти дурацкие очки факультета? Я не такой, как твой бывший, кто сделает все ради своего доброго имени, - Нотт резко дернул головой, щурясь еще сильнее, когда увидел, как вздрогнула Гермиона при упоминании слова «бывший».

- Что тебе нужно? - Гермиона сжала губы, пытаясь контролировать злость и непроизвольную дрожь в коленях. - Ты тратишь мое время, Нотт. У меня есть коридоры, которые нужно проверить.

- В одиночестве? Гермиона, они оставили тебя одну? Он позволил тебе ходить по коридорам одной в это время? - спросил он, поднимая бровь.

Конечно, Гермиона знала это. Она знала, что осталась одна, и Драко не переживал о ее безопасности, позволив ей дежурить в коридорах поздней ночью. Но она приняла это. Только напоминание об этом снова сделало ей очень больно.

- Это не твое дело, а сейчас, пожалуйста, отойди и дай мне закончить обход, - попросила она его, но он только подвинулся еще ближе к ней, заставляя ее вздрогнуть, когда его грудь прикоснулась к ее.

- У меня есть предложение, Грейнджер, - хрипло прошептал он ей на ухо. Теперь она паниковала и на мгновение почувствовала, как что-то упало в ее животе и перевернулось, когда его дыхание защекотало ей ухо словами: - Будь моей девушкой.

- Чт..? - Она и слова не могла вымолвить. Он пошутил?

- Я влюбился в тебя с первого взгляда. Но я не мог быть с тобой из-за Малфоя. Но сейчас, когда ты по какой-то причине его не интересуешь, я подумал, что могу, - пожал он плечами, как будто это было так просто. Казалось, он был уверен, что она скажет «да». Он даже смотрел на нее так, словно удостаивал ее чести своим предложением. Мерзавец.

- Что заставило тебя думать, что ты можешь вот так просто мне это предложить? - спросила она его, рассердившись. Честно? Что он думал о ней?

- Я могу помочь тебе. Мне плевать на твою кровь, ты чертовски сексуальная, насколько я знаю. Малфой многое потерял. Я могу помочь тебе вернуть свой статус в этой школе. Никто больше не станет насмехаться и жалеть тебя. Будь моей девушкой, Гермиона, и у тебя будет все, что ты хочешь, - он говорил серьезно, слишком серьезно, и это ненадолго лишило ее дара речи.

- Я-я должна идти, - умоляла она его, наконец, толкая, но он держал ее дрожащие руки и прижимал их к стене, из-за чего ее палочка глухо упала на мраморный пол.

- Скажи мне, Гермиона. Ты когда-то… - его голос замер, а глаза смотрели прямо на ее приоткрытые губы, - целовалась с кем-то, кроме Малфоя? - Он сказал это так внезапно и пошло, что у нее волосы дыбом встали. Это было не из-за вопроса, нет. А из-за того, как он это сказал. Драко бы сказал так же. Это напомнило ей о том, как Драко целовал ее. Она поняла, как сильно скучала по этому. Как сильно скучала по нему…

- Я думаю, тебе нужно знать, что есть еще кто-то, кроме него, - добавил он, заставляя ее посмотреть на него. - Ты слишком невинная, Гермиона. Ты как ребенок. Он сделал тебя ребенком, чтобы ты привязалась к нему, чтобы нуждалась в нем больше, чем он когда-либо будет нуждаться в тебе. Не находишь это немного нечестным? Не правда ли? Когда ты страдаешь, он просто наблюдает за этим, пока все смотрят на тебя свысока, он наслаждается этим? - он говорил с ней серьезно, его пальцы играли с выбившейся кудрявой прядью. - Скажи мне. Тебе когда-то было интересно… какого это - сравнивать поцелуи?

- Я-я… - Гермиона не знала, что сказать. Она все еще была в шоке из-за внезапного заявления и из-за того, что Нотт был логичен, и каким-то неправильным, неожиданным образом была этим заинтригована.

Она поняла, что за всю свою жизнь целовала лишь одного парня. Это было самое лучшее в мире чувство. Хотя этот парень больше не любил ее.

Чтобы сравнить поцелуи…

Она всегда была очень любознательной. Так разве это будет неправильно - поцеловать этого парня, просто чтобы проверить теорию? Во время общения с Драко она не могла приблизиться к другому парню даже по-дружески. Черт, Драко ревновал ее даже к брату, которого она знала. Ее мир был таким строгим. Мир крутился вокруг него, но ее это устраивало. Потому что он был всем, чего ей хотелось, и в большем она не нуждалась.

Но теперь, когда он ушел от нее, будет ли это изменой, учитывая то, что его даже не беспокоит ее существование?

Он отпустил ее, так почему она не могла отпустить его?

Зачем держаться за тонкую ниточку, которая рано или поздно порвется, и ты упадешь в яму? Разве это не продление своей собственной агонии? Зачем царапать руки, держась, если тебя все равно заставят упасть? Зачем ждать, если ты знаешь, что ушедший поезд никогда не вернется?

И правда, зачем?

- Знаешь, я целуюсь лучше, чем он, - ухмыльнулся Нотт, сжимая ее крепче и поглаживая своей рукой ее щеку. - И есть только один способ это проверить. Есть только один…

- Какого черта вы двое здесь делаете?

Гермиона по инерции оттолкнула стоящего перед ней парня, чтобы понять, кому принадлежал голос, вернувший ее в реальность.

Она не знала, почему, но, увидев Драко, пялившегося на них, почувствовала себя так, будто изменила ему.

Это несправедливо, правда.

Он был со многими девушками, даже целовался с ними на виду у всех. Сплетничали, что он спал практически со всеми девушками Слизерина. Он прикасался и целовал их на виду у нее.

Но сейчас тот факт, что другой парень практически целовал ее, вызвал у нее ощущение того, будто она совершила страшный грех.

Он мог заставить почувствовать ее все что угодно, и это было больно. Это было больно, потому что она понимала всю несправедливость этого, но не могла ничего с этим поделать.

- Вам двоим лучше бы не валять дурака в такое позднее время, - пробурчал Драко безучастным голосом, с правой рукой в кармане, а левую спрятав за спину. Он всегда так делал, когда она была рядом. - Минус двадцать очков у Слизерина, из-за того, что ты, Нотт, шатаешься по коридорам в это время, - твердо добавил он. Гермиона не видела его реакцию, потому что вокруг было очень темно, хотя она и так не могла ее определить, потому что он всегда был очень зол и холоден, находясь рядом с ней.

- Чего ты ждешь? Возвращайся в чью-то постель, в которой ты спишь сегодня, пока из-за тебя мы не потеряли половину очков нашего факультета, - злобно сказал он Теодору Нотту. Последнее не нужно было повторять дважды, и Нотт ушел, напоследок жадно оглядев Гермиону от макушки до пят, как хищник, глядящий на аквариум. Это заставило ее содрогнуться.

- Грейджер, правда. Ты идеальна. Конечно, тебе не нужно об этом напоминать. Возвращайся в свою комнату. Я сам закончу дежурство, - раздраженно сказал Драко, словно она тратила его время попусту. Гермиона открыла рот, чтобы дерзко ответить, но он уже развернулся, чтобы уйти.

Лежа в кровати той ночью, Гермиона думала, почему Драко вступился за нее в коридоре? И где была Панси?

26

Глава 25. Первый шрам

- Сегодня прекрасная погода. Я могла бы остаться здесь и смотреть на звезды, если бы только сумела остановить время, - улыбнулась Джинни, вздыхая при виде красоты этого места.

Это было заразительно. Гермиона тоже подняла глаза.

Но, посмотрев наверх, она начала больше думать, а это причиняло больше боли. Поэтому она снова опустила свой взгляд.

Их ноги выглядели фарфоровым отражением под прозрачной водой озера, когда она посмотрела на них. Они блестели и сверкали в солнечном сиянии. Маленькие лучики, скользившие вдоль погруженных в воду ног, казались живыми. Когда девушки покачивали ими, вода доходила до их коленок.

Наступили выходные, и Джинни, наконец, удалось уговорить Гермиону перестать беспокоиться об учебе и вместе с ней пойти насладиться свежим воздухом и солнцем, гуляя вокруг озера Хогвартса.

Гермиона всегда усердно занималась и была перфекционисткой, если это касалось учебы. Она тренировалась быть такой на протяжении многих лет, при этом выбрав самый трудный способ обучения. Но это была не единственная причина, по которой она хотела остаться внутри их общей гостиной на все выходные. Просто на данный момент ей не хотелось видеть никакого следа “Слизерина”.

На следующий день после той знаменательной ночи Драко видели с другой девушкой. Поговаривали, что Драко и Панси расстались из-за того, что он оставил её одну на патруле, или, может, по какой-то еще причине. Все истории приходили представленными в ложном свете, но Гермиона была рада, что к ним не привязывали её имени. В любом случае, никто не утруждал себя присоединением её имени к этому вопросу. Все знали, что Драко Малфой воспринимал её как что-то несуществующее, и она в качестве причины его расставания с его печально известной девушкой казалось чем-то абсурдным, если не совершенно глупым.

Потому что она была всего-навсего грязнокровкой…

Падма Патил не оставляла её в тот день. Она продолжала извиняться за своё отсутствие. Выяснилось, что кто-то подшутил над ней, подсыпав сонный порошок в её тыквенный сок. Они до сих пор не знали, кто был этим преступником. Конечно, Гермиона догадывалась, кто сделал это, но не решалась поделиться этим, особенно из-за того, что она по максимуму пыталась избегать этого человека.

Теодор Нотт начал жутко вести себя. Она всегда следовал за ней, и не всегда незаметно. Он просто был поблизости каждый раз, когда она оборачивалась. Даже если она ходила в библиотеку, он тоже был там и стоял в углу, читая что-нибудь. Он всегда смотрел на неё зловеще, ужасающе, и от этого взгляда волосы на её затылке вставали дыбом. Он словно бы напоминал ей о заканчивающемся “сроке” решения, о котором её вынудили думать. Конечно, её ответом было бы “нет”. Кем он себя возомнил? Но она не могла заставить себя поговорить с ним об этом, зная, как чертовски сильно он напугал её. Ей ничего не оставалось, кроме как прятаться и избегать его всеми возможными способами, надеясь, что он поймет намек или просто устанет преследовать её, и, наконец, просто отстанет.

Даже раньше его взгляды всё время пугали её. Но раньше она просто прижималась ближе к Драко, и всё было хорошо. Она была недосягаемой, когда была с ним. А теперь он оставил её в пустыне, полной охотников, и ему было всё равно.

Драко вернулся к своей мистической привычке исчезать куда-то. Он всё время выглядел угрюмым и задумчивым. Гермионе было интересно, как его новая девушка, Гестия Кэрроу, могла выносить его хамскую натуру. Гестия всегда была безмятежной и спокойной, и, несмотря на то, что была распределена в Слизерин, её, кажется, не беспокоила вся эта болтовня о статусе крови и тому подобному.

Она просто была, и он просто был там. Они просто были прикрытием друг для друга. Просто для вида, как говорили другие.

Тем не менее, Гермиона могла сказать, что так Драко было лучше. Даже казалось, что Гестия нравилась ему больше, чем Панси. Но, по мнению Гермионы, это было понятным делом.

Она слышала слух, что Драко пытался послать сообщение Астории Гринграсс, желая отправить свою невесту к ней, чтобы та могла дать ей титул. Как будто это имело какое-то значение. Бедная девушка никогда не могла выбрать кого-то для себя. Это было обязательство, которое она не могла нарушить.

Другие говорили, что Драко Малфой был абсолютно одинок.

Даже если он и хотел, чтобы кто-то был рядом с ним.

Поздней ночью он выходил из общей гостиной, даже если была не его очередь патрулировать коридоры. Казалось, что у него был секрет, но Гермиона не могла понять, какой.

Это было связано с обучением, закончившимся месяцы назад? Иногда, когда Гермиона не спала ночью и думала о нём, она не могла не сравнивать этого человека до и после обучения. Он кардинально изменился, и это было не только из-за их разрушенных отношений. Она знала, что было что-то помимо этого.

Иногда она мечтала сделать так, чтобы всё было в порядке, как раньше. Не важно, каким грубым он мог быть с людьми вокруг него. Он всегда мог возвратиться к ней, зная, что она была единственной, кто понимал его.

И может, тогда она могла бы помочь ему со всеми проблемами, что были у него на душе. Но она знала, что принимала желаемое за действительное. Никогда больше Драко Малфой не обратится к ней за успокоением.

Это было то, что она на самом деле должна была принять.

Он ненавидел её. В общем, он думал, что её больше не существует. Но почему она не могла просто принять это? Чего, черт возьми, она ждала? Иногда она думала: на самом ли деле она потеряла это или просто была настолько глупа, чтобы принять тот факт, что теперь всё кончено.

- Я рада, что ты пошла сюда со мной, Гермиона, - искренне улыбнулась Джинни, опуская свои голые ноги в воду. Из-за этого создалась маленькая рябь, покрывающая их искаженные отражения мерцающими бриллиантами.

Это напомнило Гермионе о мальчике, которого она встретила летом.

- Знаешь, иногда я думаю, что ты слишком сдерживаешь себя. Иногда ты зацикливаешься на этом, и мне кажется, что ты не должна этого делать, - мягко добавила Джинни, когда она посмотрела на неё. – Это не ты.

Гермиона до сих пор была потеряна в своем собственном маленьком мире, и её застало врасплох то, что сказала Джинни. Она не знала, что ответить, поэтому просто с любопытством смотрела на юную девушку.

- Ты знаешь, сколько всего ты сделала для меня и других людей, принимая это как должное? Когда я впервые увидела тебя, ты была одной из тех недоступных девушек, окруженной всеми, обожаемой всеми. Я, правда, не думала, что мы будем друзьями после того конфликта с тобой и твоим братом. Но всё равно, ты не колеблясь стала моей подругой, даже если уже отделила себя от той толпы, в которой должна находиться. Знаешь, Гермиона, я так восхищаюсь тобой… как ты преподносишь себя, как ты, кажется, не замечаешь, что ты – магнит, который притягивает людей вокруг тебя, - Джинни улыбнулась ей, прежде чем ещё раз посмотреть в чистое небо так, как Гермиона не могла сделать в данный момент.

- Раньше я была так сильно влюблена в Гарри Поттера, - внезапно призналась Джинни, вздыхая и качая головой, улыбнувшись воспоминаниям. – Я бы сделала всё, лишь бы получить от него одну только улыбку, но, знаешь, не могла заполучить его внимание. Но твой приход заставил меня осознать кое-что. Ты такая красивая и умная, и просто идеальная, и ты сводишь парней с ума, ничего не делая. Ты хоть представляешь, как сильно разбила Рону сердце, когда отказалась пойти на ланч с ним и Гарри в Хогсмиде? – мягко засмеялась Джинни.

Гермиона нахмурилась и подумала о том, что говорила Джинни. Прошло несколько секунд, прежде чем она вспомнила то время. Она была в Хогсмиде и очень радовалась, что, наконец, приобретет книгу, которую так хотела. Гарри и Рон встретили ее на улице недалеко от той, где находился тот самый книжный магазин, в который она намеревалась зайти. Они пригласили её пойти на ланч вместе с ними. Гермиона не хотела огорчать их, но она уже пообещала Адриану, что пойдет на ланч вместе с ним. Она на самом деле думала, что это было спонтанное приглашение, что эти двое решили быть вежливыми, когда столкнулись с ней на улице. Она не понимала всей важности момента.

Она была недостаточно внимательной.

И если бы только она была в силах, то избежала бы встречи с теми студентами из Дурмстранга, которые приставали к ней в книжном магазине. И Драко бы не спас её…

Тогда, возможно, если бы не произошел тот инцидент, она бы не влюбилась в него сильнее.

Тогда, возможно, было бы не так больно.

- Ты заставила меня понять, что в первую очередь надо любить себя, чтобы кто-то другой полюбил тебя, - продолжила Джинни. – И тогда я стала работать над собой. Я пыталась выходить в люди. Я полюбила себя, сфокусировалась на себе, пыталась выглядеть красиво не для кого-то, а для себя. Ты была особенной, красивой девушкой, с которой они не могли быть, поэтому я старалась быть как ты. Я пыталась стать более уверенной. Я осознала, что, когда я перестала преследовать Гарри, он стал замечать меня. Всё из-за тебя, Гермиона. Знаешь, ты моё вдохновение. Ты мой пример для подражания.

Гермиона немного приоткрыла рот, слушая эту молодую девушку.

У Джинни было столько веры в неё.

Внезапно она почувствовала вину за то, что почти сдалась, когда эта девушка перед ней так сильно в неё верила.

Когда она была младше, и ей было больно, она плакала. Но слезы значили не так много в те времена. Ты плакал, потому что тебе больно, но на этом все заканчивалось. В итоге ты снова бежишь, снова падаешь и снова плачешь. Но неважно, сколько раз ты упал, ты все равно поднимаешься, потому что знаешь, что боль пройдет. Это замкнутый круг.

Шрамы – это просто шрамы. Закрывая глаза, ты никогда их не видишь. Посмотришь куда-нибудь - и всё равно их не видишь. Но, видя их на своей обнаженной коже, ты просто вспоминаешь эти болезненные моменты, когда получил их, словно фантомную боль, которой больше нет.

Неужели она просто придумала свою боль? Или она просто пыталась сделать так, чтобы её раны не заживали, потому что не могла отпустить те моменты, перед которыми они появились?

Они на самом деле были теми людьми, которые могли никогда не встретиться. Мир был слишком широк, чтобы иметь такого рода знакомых. Глядя вокруг себя и видя кого-либо, иногда ты задумываешься: а что было бы, если бы ты родился в другой жизни или, возможно, в другое время, и у вас никогда бы не было шанса встретиться?

Но несмотря ни на что, вопреки тому, что произошло, она всё равно не могла увидеть себя без встречи с Драко.

Он был её детством. Он был её жизнью.

Даже сейчас, когда она смотрит на него только издалека, иногда она видит эту сладкую, невинную улыбку её маленького Драко, который ждет, пока она спустится по лестнице, и они смогут уйти на улицу и снова поиграть.

Кажется, будто это было так давно, словно в другой жизни.

В этой жизни он всё ещё может улыбаться, но только не для неё. Он может идти рядом и держать чью-то руку, но не её. Он может целовать девушку… но это девушка больше никогда не будет ей.

Возможно, ей было так больно из-за того, что она не позволяла ранам затягиваться, что она не могла отпустить его. Потому что каждый раз, видя рядом с ним другую девушку, она не могла не думать о том, что раньше это было её место.

- Джинни? Ты когда-нибудь думала о том, что бы было, если бы всегда было лето? Или если бы всегда было солнечно? Почему так не может быть всегда? – спросила Гермиона, поглаживая влажную траву под её ладонью.

- Не знаю, - пожала плечами Джинни. – Думаю, было бы слишком скучно, если бы всегда было лето.

- Возможно, - мягко улыбнулась Гермиона. – Люди странные. Они всегда чем-то недовольны. В один момент они любят тебя так сильно, будто готовы умереть без тебя. А в следующий момент они хотят, чтобы ты был мертв.

- Страшные мысли, - нахмурилась Джинни, чем вызвала у Гермионы смех. Возможно, у неё действительно ехала крыша.

- Но знаешь, когда любишь кого-то, ты не можешь просто так забыть этого человека, а если смог, значит ты не любил этого человека, а просто так думал, - сказала Джинни.

- Тогда, возможно, он не любил меня. Возможно, он просто думал, что любил, - прошептала Гермиона. Она удивилась, что во время этого признания из её глаз не пролилось и слезинки. Или просто она выплакала все свои слезы.

Небо было таким прекрасным, когда внезапно Гермиона легла головой на траву, чтобы наконец-то посмотреть на небеса над головой. Они были похожи на империю сапфировых оттенков, подчеркнутых белыми облаками, парящими на этой просторной, молчаливой цитадели.

Время уходило.

У каждого были истории, которые можно рассказать. Но они бесполезны в прошлом. У вас их больше никогда не будет. Не будет момента первого украденного поцелуя, или первой стены из водопада, или первого восхода солнца. Даже первая роса по утрам исчезает, когда этого просит солнце.

Были времена, когда она могла бы снова увидеть его лицо.

Но сейчас она была готова посмотреть вверх и забыть о тени его лица.

Она должна была принять это.

Впервые в жизни Гермиона Грейнджер позволила зажить своему первому шраму.

Сегодня Гермиона была в хорошем настроении. Разговор с Джинни так помог ей.

Словно она, наконец, выбралась из тюрьмы, в которой сама закрыла себя.

Наконец настало время сфокусироваться на открытом окне, а не на закрытой ржавой двери.

Да, она больше не была Гермионой Пьюси, от которой никто не мог оторвать взгляд. Некоторые её друзья, которыми она очень дорожила, повернулись к ней спиной. Даже мама, которую она любила так сильно, обвинила её в том, что она разрушила их семью.

Но она не потеряла своих друзей. Она потеряла тех, кто ими притворялся.

Она не потеряла маму. Она просто нашла настоящую маму, которая любила её так горячо, как и должна была.

Она больше не жила в огромном поместье с большими лестницами и изысканными, грандиозными люстрами. Но сейчас она жила дома.

У неё больше не было красивых платьев, самой дорогой одежды и лучшего гардероба, но, в конце концов, ей больше не нужно было задерживать дыхание и скрывать свой дискомфорт от этих причиняющих боль корсетов.

Да, она должна немного экономить, чтобы купить все эти дорогие книги, которые Драко доставал для неё. Но теперь она может купить и прочитать их как что-то действительно ценное, потому что приобретёт их за свои деньги.

У неё не отняли её жизнь, а вернули её настоящую, и она должна была отпустить ту фальшивую копию.

Сейчас она могла открыть глаза и посмотреть в зеркало, чтобы увидеть всё ту же девушку с натянутой улыбкой, с разбитым сердцем, но она была готова… готова залечить эти глубокие раны.

Это мог быть её первый шрам. Но шрамы не только должны показывать, что тебя ранили однажды. Они так же напоминают тебе, что каждая рана закрывается и заживает.

Теперь она понимала это.

Она многое потеряла, но на самом деле приобрела ещё больше.

Солнце было прекрасным, но она ценила то, какую жизнь приносят дожди.

Сегодня у неё было такое отличное настроение, что она даже немного ожила. Это было странно. Но она думала, что это было отличным началом.

В настоящий момент она старалась закончить домашнюю работу, чтобы на следующий день пойти гулять с Гарри, Роном и Джинни. Гарри обещал угостить их в Хогсмиде. А позже Джинни хотела пойти в парикмахерскую с Гермионой. Гермиона думала, что ей нужно это. Хотя её локоны всегда были прекрасны, благодаря бесконечным стараниям няни Демельзы, Гермиона хотела новую прическу, зная, что её волосы были настолько длинными, что доставали до изгиба на спине, прямо над её попой. Драко всегда хотел, чтобы её волосы оставались именно такой длины, а у Гермионы не было шанса решать самой, потому что леди Петрова контролировала даже эту мелочь. Она всегда становилась подлизой, когда дело касалось Малфоев.

Она была на середине эссе по зельеварению, которое уже заняло больше трех пергаментов, когда кто-то внезапно сел рядом с ней. Тень этого человека заставила её хмуриться из-за того, что её прервали.

Посмотрев вверх, она была застигнута врасплох, так как перед ней сидел никто иной как Теодор Нотт.

Его лицо было всего в нескольких сантиметрах от неё, и она почти потянула шею, когда резко отшатнулась назад. Но это только повеселило его.

- П-почему ты здесь? – пробормотала Гермиона, смотря на него такими широкими глазами, словно увидела привидение.

- Расслабься, любимая. Я просто пришел спросить, подумала ли ты над моим предложением, - дерзко сказал он, устраиваясь ближе к ней. Вокруг него была негативная аура, и это пугало её. Но чем больше она пугалась, тем больше он наслаждался этим.

Гермиона ненавидела то, что он вел себя так, будто все веселило его. Внезапно она почувствовала себя шутом. Поэтому должна была произнести следующие слова, чтобы поймать его врасплох.

- Вообще-то, да, - наконец, сказала она.

- Неужели? И что же, Принцесса?

- Никогда не называй меня так, - Гермиона сжала губы, останавливая себя от того, чтобы не разорвать свою домашнюю работу, над которой так долго работала. В голове, словно мантру, она повторяла, что завтра идёт гулять с Гарри, Роном и Джинни, поэтому ее нельзя испортить.

- Почему? Потому что так Драко называл свою зверушку? – съязвил он.

- Приятно было поговорить с тобой, - Гермиона встала и высоко подняла свою голову, наспех собирая разбросанные по столу пергаменты. Она хотела ударить его за то, что он причинил ей столько боли, назвав его имя. Он знал, как раздразнить её, ведь так?

- Эй, эй, детка. Ты сегодня не в настроении, а? Хорошо, тогда я больше не буду звать принцессой, если ты этого хочешь. Так… что ты говорила? – усмехнулся он. Гермиона хотела наслать на него чертово заклятие, только бы стереть эту ухмылку с его лица. Но у неё была идея получше.

- Если ты хочешь, чтобы я стала твоей девушкой, то должен потрудиться, - вдруг сказала она голосом, который звучал намного храбрее. Она флиртовала; все-таки, она была Гриффиндоркой.

Тео смотрел на неё несколько минут, будто она чокнулась или рассказала ему очень смешную шутку.

- Прости? Зачем мне это делать?

Гермиона, конечно, ожидала этого вопроса.

- Именно. Зачем? – Гермиона улыбнулась, прежде чем собрать оставшиеся вещи и уйти.

Гермиона была уверена, что одержала победу в их маленькой борьбе; хотя это было до того, как он быстро схватил её и встал перед ней, перекрывая ей путь. Гермиона могла только с любопытством смотреть на него. Он глядел на неё в ответ, только с напряжением. Он нахмурил свои брови, будто пытался разгадать её, но не мог. Она не хотела думать о значении этого взгляда, но он был… очаровывающим. Она не была уверена.

- Эм…ты хотел выяснить что-то ещё? – Гермиона должна была спросить это, или бы он смотрел на неё вечно. Ей не нужно было это.

- Ты сложная, - он нахмурился, будто она была плодом абстрактного искусства. Он выглядел так, будто был уверен, что она подумает над его предложением, а не просто уйдет. Что ж, его гордость почти затмила здравый ум.

- Рада, что ты понял. Со мной сложно. И ты просто потратишь свое время, так что для тебя будет лучше, если ты просто уйдешь, - кивнула Гермиона, смотря прямо на него, давая ему возможность принять то, что она сказала. Она не играла в игры, и ей точно не нужно было, чтобы кто-то играл в них ради неё.

- Думаю… я немного люблю сложности, - вдруг тихо сказал он, заставляя её внимательно посмотреть на него. Он серьезно?

- П-почему? – спросила она. Она действительно не могла придумать веской причины тому, почему кто-то такой, как Теодор Нотт, напыщенный, богатый, высокомерный чистокровный тратил время на такую грязнокровку, как она. Драко никогда бы не сделал такого, но он влюбился в неё.

- Тебе настолько скучно? – она не могла не задать этого вопроса. Правда, она не могла придумать правдоподобных причин для этого.

Тео хмыкнул.

- Нет. Просто я думаю, что ты этого стоишь, - сказал он перед тем, как взять её руку, вгоняя Гермиону в шоковое состояние настолько, что даже её инстинкт самосохранения забыл отдернуть руку. Когда он поцеловал её запястье, она не удержалась и приоткрыла губы, слишком удивленная, чтобы держать их закрытыми в тот момент.

- Если ты хочешь, чтобы я потрудился над этим, тогда знай, что я сделаю это, - он подмигнул ей, прежде чем уйти, оставляя Гермиону в оцепенении, с покалывающими руками и беспорядком в душе.

Гермиона всё еще была в замешательстве, пока шла одна по коридору, призывая свои ноги идти быстрее к безопасности их общей комнаты и умоляя свое сознание прекратить думать о мотивах Нотта, какими бы они ни были в реальности.

Она почти подошла к одной из лестниц, когда услышала что-то со стороны чулана. Она всегда была любопытной девушкой, поэтому должна была проверить, все ли в порядке. В конце концов, она староста, и её долг - убедиться, что все идет должным образом.

- Эй? Там кто-нибудь есть? – позвала она, но её, кажется, не услышали. Она закусила нижнюю губу и крепко сомкнула губы, когда поняла, что это были стоны наслаждения.

Она немного колебалась, остановившись в нескольких метрах от источника звуков. Это было не её дело, и она не хотела прерывать что-то настолько личное. Но она тогда знала, что это была её обязанность.

- Хорошо, ты можешь это сделать, - вздохнула она, прежде чем достать свою палочку и направить её на дверную ручку чулана.

То, что она увидела, практически заставило её потерять сознание.

Двое влюбленных были переплетены друг с другом; они были наполовину раздеты, только их свитера висели на плечах, частично прикрывая наготу. На девушке оставалась юбка, но трусики явно отсутствовали, потому что её ноги были сомкнуты на талии парня. Передняя часть его брюк была расстегнута, и он толчками входил в девушку.

Гермиона была так напугана, что не могла шевельнуть и мускулом. Не из-за того, что это был первый раз, когда она стала свидетелем чего-то подобного. Не из-за того, что она прервала это действие. А потому, что парень, который насаживал на себя кричащую девушку, был Драко Малфоем.

- Какого хера!

Гермиона подняла глаза и увидела Драко, который прожигал её убийственным взглядом. В его глазах всё еще была похоть, потому что он не остановился, а продолжал сильнее толкаться в жаждущий вход Гестии Кэрроу. Девушка была слишком возбуждена, потому что продолжала восхвалять Драко, не зная или не заботясь о том, что кто-то другой видел их. Возможно, это извращение возбудило её еще больше, потому что она продолжала выкрикивать его имя снова и снова.

- Проваливай нахер, Грейнджер! Черт!

Гермиона почти что упала, когда попыталась сбежать оттуда так быстро, как только могла.

Её сердце стучало так быстро и гулко, что было больно. Её легкие пытались втянуть в себя движущийся вокруг неё воздух, пока она пыталась заставить свои ноги держаться и бежать дальше. Она даже не заметила влагу, которая текла из её глаз.

Было настолько больно, что она больше не могла дышать. Наконец, она рухнула в укромном месте, чувствуя, что её ноги похожи на желе, словно они были подушечками для воображаемых иголок.

Она могла только оплакивать боль своего сердца. Она никогда не плакала так сильно, словно была младенцем, которого только что оторвали от мамы и её безопасности и выкинули в жестокий, безжалостный мир.

Она схватилась за сердце и вжалась ногами в стену, словно умоляя поглотить её целиком, чтобы больше не оставаться в этой жестокой жизни.

Она истерически плакала, не зная, сможет ли остановиться.

Она плакала из-за того, что сильно жгло. Жгло так сильно, что она думала, что умрет от боли.

Она была готова. Она пыталась, но хоть немного была готова стянуть эти раны, оставленные им, только для того, чтобы они снова остались свежими.

Теперь она не знала, насколько они глубоки или смогут ли они закрыться или зажить.

Сейчас она хотела плакать; плакать из-за её потери, плакать из-за этой жалкой ситуации, плакать потому, что все было несправедливым.

Она так ошибалась.

В согнутом положении она лежала на холодном полу, пытаясь вылечить раны, которые никогда не заживут. Потому что это был первый шрам, который вновь был вскрыт первым человеком, которого она любила и ненавидела.

27

Глава 26. И у роз имеются шипы

Песня для главы: "Impossible" by Shontelle

- Ох, Гермиона, ты прекрасно выглядишь! Мне нравится! – взволнованно прокомментировала Джинни, при этом даже хлопая в ладоши, пока разглядывала отражение своей подруги в зеркале от макушки до талии.

Гермиона уставилась на новую себя в зеркало парикмахерского салона, висевшее напротив. Она не могла остановиться, снова и снова проводя руками по гладким, окрашенным в теплый медовый цвет локонам, достающим теперь до плеч. Она могла с уверенностью сказать, что стилист хорошо проделала свою работу. Гермиона просила сделать обычную стрижку, и ей просто хотелось избавиться от чрезмерной длины своих волос, которые уже доставали практически до ягодиц. Однако пожилая женщина, кажется, немного увлеклась, восторгаясь то тут то там насчет того, как именно она могла бы укладывать свои длинные локоны, подмечая, что к лицу девушки идеально подошла бы любая причёска.

Поскольку Гермиона не была поклонником смелых стрижек, стилист решила оставить волосы длинными, укоротив их до плеч, что сделало их более мягкими, послушными и волнистыми за счёт разной длины прядей. Женщина также немного изменила тон, сделав его насыщенно-медовым. Новые волосы Гермионы придали её лицу больше тёплых оттенков, выделив и без того янтарные глаза так, что теперь они казались глубже обычного. К тому же волосы стали гораздо менее объёмными, что безумно нравилось самой Гермионе. Новоиспеченная стрижка была гораздо веселее и менее формальной, что заставило её в каком-то смысле забыть о своих переживаниях, таких, как, например, потеря большей части локонов, - она всё ещё оставалась красивой.

Ей даже практически позабылась та бледная, несчастная и жалкая девочка в кровати утром. Честно говоря, ей не хотелось вылезать из-под одеял, она изо всех сил старалась остаться под ними, но Джинни стащила их с неё. Молодая девушка не смогла удержаться от громкого вздоха, когда наконец увидела причину рьяного сопротивления.

В одиночестве комнатных стен Гермиона проплакала всю ночь напролёт, молча умоляя, чтобы всё закончилось. Она действительно не могла придумать ничего, кроме того чтобы плакать в полную силу для облегчения своей боли. Хорошо, что никто не видел и не слышал её. Она и вправду предпочитала быть одной, потому что ни один человек не смог бы в полной мере понять глубину того, что она ощущала. Конечно, некоторые были способны посочувствовать, но всё равно не смогли бы перенять и доли сердечной боли, что она испытывала. Это было по-другому, гораздо больше, нежели кто-либо мог себе представить; то чувство, когда ты пытаешься прекратить плакать, и это ранит ещё сильнее, практически смертельно душит, будто ты захлёбываешься в своём собственном теле. Тебе просто необходимо плакать, иного выхода, увы, нет.

Казалось, прошла вечность после того, как она собрала в кулак все оставшиеся силы, чтобы перейти в общую комнату. То, как она добралась до холла, было за гранью её понимания. Она практически не могла дышать и благодарила судьбу за то, что ей удалось пробраться через вестибюль.

Она задёрнула балдахин кровати с четырьмя столбиками, чтобы скрыть свое несчастное состояние и лежать там как потерянная душа, плывущая в чистилище. Её сердце и голова одновременно колотились, каждый удар пульса причинял такую боль, что возникало ощущение, будто что-то пытается разорвать её на куски. Девушка пыталась успокоить дыхание, старалась расслабить нервные руки и ослабшие ноги. Но всё продолжало болеть.

Дрожащей рукой она попыталась надавить на сердце, накрывая себя ворохом одеял и сворачиваясь в клубочек на кровати, чтобы унять боль в отяжелевшей груди.

Она провалилась в сон с разбитым сердцем, нашёптывая себе вновь и вновь, что всё будет в порядке и что она справится с этим. Попытка была слабой, но она всё же сделала её.

Утреннее пробуждение оказалось ещё хуже. Она едва могла поднять веки. Было слишком тяжело сделать это. Она понимала, что выглядит ужасно с этими глубокими тёмными кругами под глазами. Голова нисколько не упрощала задачу: как только Гермиона пришла в себя, то почувствовала, что она будто взрывается под давлением забитых околоносовых пазух. Даже голос подвел, оказавшись слишком сиплым и слабым. Она чувствовала себя ничтожной, слабой и опустошённой.

Что иронично, так это то, насколько сильно раньше Драко старался защитить её; он мог завестись только лишь потому, что увидел, как кто-то нечаянно задел её плечом или даже если она сама случайно порезала палец бумагой.

А теперь он и был той причиной, по которой она практически умирала от боли. И ему совершенно наплевать. Осколки прошлой ночи всё еще были болезненными и саднили.

О нет. Она знала, что не имеет права сосредотачиваться на этом.

Она просто девушка, нежная словно роза, которая не позволит никому убить себя путём отрывания от корней. Она будет бороться. Она будет использовать свои шипы. Некоторые из них, возможно, сломаются под давлением рук злодея, но выполнят свою задачу, заставив того истекать кровью.

И она решилась рассказать всё Джинни.

Джинни всегда была тем человеком, кому можно доверять. Она действительно хранила бы тайну настолько долго, насколько это возможно. Но этот случай отличался от других.

Она нуждалась в друге. Ей требовалось знать, что хоть кто-то в курсе и понимает её ситуацию.

На протяжении всей исповеди Гермионы Джинни лишь слушала, не задав ни единого вопроса о психическом состоянии подруги и не осуждая её слабость. Гермиона оценила это.

На данный момент это было именно тем, что доктор прописал.

Когда Джинни спросила, должны ли они перенести то, что запланировали на этот день, Гермиона ответила отрицательно. Если и было что-то, в чём она нуждалась прямо сейчас, так это определённо отвлечение.

Она слишком долго пренебрегала своим счастьем, расплачиваясь за грех, который даже не совершала. Честно говоря, она была несправедлива к самой себе. Она слишком сильно жалела себя. И отказывалась следовать по этому пути.

Если и было что-то, чему её научило это испытание, так это то, что она может использовать его для самосовершенствования.

Действительно, какой был прок от слёз и пряток на протяжении всего дня?

Создавалось ощущение, будто ты позволяешь источнику боли победить себя. Будто бы ты отчаянно пытаешься покинуть поле боя даже прежде, чем начнется сражение.

Да, ты можешь немного поплакать. Каждый заслуживает подобной возможности, когда ему больно. Но нельзя плакать вечно. Главный закон этого мира гласил, что слишком много людей остаются незамеченными, погружаясь в мутные воды оплакивания своей боли. Она отказывалась быть одной из них.

В этот день она попросила Джинни помочь ей избавиться от своего испорченного настроения. Вместо того чтобы следовать вчерашнему плану и подождать Гарри с Роном, Гермиона и Джинни решили отправиться в салон красоты.

Гермиона не хотела, чтобы кто-то еще увидел её в таком отчаянном состоянии. Ловить на себе сочувствующие взгляды Джинни было и так достаточно.

Джинни ненадолго оставила её в салоне, чтобы вернуться в Хогвартс и встретиться с Гарри и Роном. Также она пообещала отвлечь их и украсть немного свободного времени для Гермионы, особенно после того как специалист по косметическому массажу лица сказал им, что настойке нужно несколько минут, чтобы впитаться в кожу Гермионы и избавить её от мешков под глазами и снять напряжение лицевых мышц. Со своими опухшими веками девушка действительно выглядела так, будто проплакала целый год.

Но к тому моменту, когда всё закончилось, Гермиона была так рада результату, что широко улыбалась, словно не умирала от плача вчерашним вечером.

Неожиданно все краски стали ярче. Это всё психология, она понимала. Она была готова ко всему, что помогло бы уменьшить её боль.

Каждая отрезанная прядь приносила чувство свободы, будто девушка наконец позволила себе выпорхнуть из старой оболочки, это походило на рождение заново.

Возможно, этот день мог стать еще лучше. В конце концов, каждый день должен отличаться от предыдущего. Именно этой стратегии она старалась придерживаться.

- Мне и самой нравится. Спасибо, Джинни! – Гермиона улыбнулась подруге, осторожно касаясь своих мягких локонов, переводя взгляд на Гарри и Рона, которые всё ещё не обмолвились и словом о её новом внешнем виде.

- Ну как? Э-э-э, что думаете? – спросила она обоих, ребята же продолжали стоять и таращиться на неё. Кажется, они онемели, что заставило Гермиону нервничать, возможно, со своими переменами она перешла границы. – Я… это слишком? Я всего лишь попросила стилиста укоротить их… но…

- Нет! Нет, конечно, это не слишком, - неожиданно прокричал Рон, что заставило всех в комнате развернуться в их направлении. Его лицо неожиданно преобразилось, старательно имитируя цвет его рыжих волос.

- Я-я, то есть… Это не слишком, просто ты выглядишь… по-настоящему хорошо. Этот оттенок подчеркивает твои глаза и цвет кожи, - засунув руки в карманы и разглядывая пол, бормотал он. Джинни изо всех сил пыталась сдержать рвущийся наружу смех, в то время как Гарри недоверчиво смотрел на Рона, очевидно, задаваясь вопросом, какого чёрта тот неожиданно заговорил об оттенке и цвете.

- Спасибо, Рон, - Гермиона кивнула, просияв в ответ на его комплимент, и осторожно толкнула Джинни, чтобы та прекратила посмеиваться.

Это был просто замечательный день.

Казалось, прошли столетия с того момента, когда Гермиона смеялась так, как она делала это сегодня. После того как Гарри выпил сливочное пиво и съел пирожок с фруктовой начинкой в пабе «Три метлы», Рон попросил их зайти за сладостями в «Сладкое Королевство». Он даже приобрел для каждого конфет и для самого себя тоже. Гарри он купил немного Конфет с Любыми Вкусами от Берти Ботт, своей сестре – крылышки бабочек и напоследок для Гермионы припас конфетку в виде кольца от «Сладкого Королевства» в новом исполнении.

Оно было немного дороже, нежели остальные, и Гермиона не могла не почувствовать себя особенной, ещё и Джинни прошептала ей, что Рон обычно не делает таких вещей. На самом деле, он никогда не делал этого прежде. Его финансовых возможностей обычно хватало только на удовлетворение его собственных желаний, иногда и потребностей. Джинни даже рассказала ей, что Рон покупал сладости для всех лишь как предлог для того, чтобы иметь возможность купить что-нибудь и Гермионе.

- Держи, - застенчиво улыбнулся Рон, передавая Гермиона её подарок из «Сладкого Королевства». Конфета-имитация двадцати четырех каратного золота буквально пылала, когда он осторожно одел «кольцо» ей на палец. Рон немного волновался, но этот жест ещё больше развеселил её.

Рон был милым, очень милым парнем. Каждый маленький жест, исходящий от него, привлекал к нему Гермиону всё больше и больше. Но по какой-то непонятной причине она все равно отстранялась от него, ощущая тягу к человеку из прошлого, несмотря на то, что он не был столь достойным, как Рон…

Она знала, что он изо всех сил пытается привлечь её внимание, особенно когда тот предложил ей это милое конфетку-кольцо, но её сердце, кажется, сбилось с ритма, когда в мыслях неожиданной вспышкой пронеслись воспоминания.

“А сейчас я объявляю вас мужем и женой”, - провозгласил Адриан, выглядя скучающим и одновременно раздражённым из-за участия в их глупой свадебной игре. Это была идея Драко, и Гермиона, похоже, прониклась ею, она даже предварительно вплела в свои волосы цветы. Таким образом у Адриана не было иного выбора, кроме как подчиниться им и побыть в роли священника, который обручит их. Драко сказал, что это просто замечательный образ для Адриана, так как он был братом Гермионы и уж точно не мог играть её потенциального мужа.

Гермиона усмехнулась, когда Драко достал из кармана конфетку в виде кольца, немного поборовшись с коробочкой, в которой оно находилось. Он ухмыльнулся, когда ему наконец посчастливилось достать кольцо, и осторожно надел его на палец Гермионы.

Оно было необычайно тяжёлым, словно с настоящим бриллиантом, даже лучше – так как он могла съесть его после.

- Теперь ты моя жена! – с удовлетворением кивнул Драко, дерзко провозглашая её своей, в затем притянул Гермиону к себе, оставляя на щеке короткий поцелуй, отчего молодая девушка раскраснелась.

- Эй! Ты не должен был это делать. Я расскажу маме, что ты поцеловал Гермиону в щеку! – насупился Адриан, отталкивая Драко в попытке защитить сестру от её фальшивого супруга.

- Она моя жена! Я могу целовать её в любое время, когда захочу! Это прописано в правилах! - парировал Драко, притягивая Гермиону обратно.

Маленькая Гермиона выглядела смущенной и раздраженной, потому что не могла сосредоточиться на своём сладком кольце, в то время как мальчишки тянули её за руки из одной стороны в другую.

- Отойди в сторону от моей сестры, Драко, - скомандовал Адриан молодому парню, но тот не собирался двигаться с места.

- Нет, сначала ты её отпусти! Она хочет поиграть со мной. Верно, Гермиона? – спросил Драко, выжидающе смотря на неё и держа за худенькую руку.

- Я хочу играть и с тобой, и с Адрианом, - тихо пробормотала Гермиона, ощущая напряжение, исходившее от обоих мальчишек.

- Но со мной ты хочешь поиграть больше, верно? – вновь допытывался Драко, не собираясь сдаваться.

Он выглядел слишком самонадеянно, к тому же Гермиона понимала, что Адриан сейчас зол. Но также она знала, что лгать – это плохо, и не могла так поступить. Няня Демельза говорила ей, что настоящий ангелок не должен обманывать, а отец называл ее своим ангелом.

Она не могла определиться, что делать, поэтому просто сжала губы и кивнула в ответ на утверждение Драко. Она не умела лгать.

- Хах! Видишь? – с презрением проговорил Драко, смотря на Адриана и прижимая маленькую Гермиону ближе к себе. Её мягкие локоны подпрыгивали в такт движениям, и выглядела она как маленькая куколка с длинными ресничками и беспокойными глазками, готовыми выскочить из орбит, созерцая озлобленное и расстроенное лицо брата.

- Н-но лучше всего играть с вами обоими, Адриан, - сказала она ему, надеясь сгладить ситуацию, которую создала.

- Думаю, я хочу продолжить недавно начатое чтение книги. Вы двое можете продолжать развлекаться, - по-деловому заключил Адриан, разворачиваясь и убегая обратно к дому.

- Адриан! Подожди! – Гермиона хотела побежать за братом, но Драко остановил её порывы, сдерживая рукой.

- Останься со мной, Гермиона, - неожиданно нежно попросил он её.

- Но Адриан…

- Он хочет почитать, помнишь? Он хочет делать скучные вещи. В то время как со мной ты не будешь скучать, никогда, - сказал он. – Давай, ты можешь выбрать любую игру, какую хочешь.

- Неужели? – Она улыбнулась его соблазнительным словам, практически сразу же забывая грубость по отношению к собственному брату.

- Конечно, теперь ты моя жена и можешь делать всё, что пожелаешь. - Он самодовольно ухмыльнулся, перескакивая на следующую каменную ступеньку в саду.

Когда он добрался до третьей, то развернулся и широко улыбнулся ей… Гермиона посмотрела на него, задумываясь, не был ли он Серафимом, сошедшим с небес. (прим.перев. Серафим – один из шести ангелов, стоящих за спиной Бога). Солнце светило за его спиной, что придавало его образу божественности и недосягаемости, невероятного свечения, будто на его светлых волосах красовался прекрасный нимб.

- Давай, Гермиона… - Он улыбнулся, протягивая ей руку раскрытой ладонью вверх. Гермиона никогда не сможет забыть его невинную улыбку и протянутую руку. Она знала, что этот момент навсегда запечалится в её памяти. Момент, когда разноцветные солнечные блики создали настоящий яркий калейдоскоп на мерцающей фигуре Драко. Лучезарно улыбнувшись ему, она медленно вложила свою ладонь в его. Когда их руки соприкоснулись и сплелись воедино, Гермиона знала, что сделает всё, чтобы Драко никогда не отпускал её. Она знала, что всегда будет протягивать руку, чтобы дотянуться до него, и он всегда будет рядом, чтобы притянуть ее к себе…

- Теперь ты полностью моя, - мягко сказал он, - ты всегда будешь моей.

Против своей воли Гермиона ощутила краткий толчок в той особой болезненной точке в груди, когда в ее памяти всплыли картины с изображением Драко: солнце, создавшее вокруг него сияющий круг; его улыбка, которая была самой невинной во вселенной, и чувство… в тот день, когда она была так уверена, что он всегда предложит ей руку, чтобы притянуть ближе к себе. Никогда, никогда в жизни, даже через миллион лет она не подумала бы о том, что он используют ту самую руку, чтобы оттолкнуть её.

- Ты в порядке, Миона? – с беспокойством спросила Джинни, вырывая Гермиону из охватившего ее транса.

- Я-я… - улыбнулась она, - просто хочу поблагодарить вас, ребята, за то, что сделали этот день счастливым. Я этого не забуду. Сейчас я проживаю не лучшие дни в своей жизни, но… эй, но такие бывают у всех, правда ведь? Вы показали мне, что для меня нет причин прекращать быть счастливой и не важно, насколько плохо обстоят дела. Это мой выбор, а если он причиняет боль, мне некого винить, кроме себя. Я решила, что не сдамся. Какая из меня гриффиндорка, если я опущу руки, верно? – добавила она.

- Ох, Миона! – воскликнула Джинни, бросаясь в объятия старшей подруги. – Ты сможешь сделать это! Я знаю, ты сможешь! – шмыгнув носом, она наконец разорвала крепкие объятия, заставляя тем самым Гермиону усмехнуться. Чем-то Джинни напоминала старенькую милую миссис Уизли. Она так сильно любила её.

- Мы всегда будем рядом, Гермиона. Не беспокойся об этом, хорошо? Мне удалось убить злого волшебника даже прежде, чем я смог выговорить своё имя. Ты можешь на меня рассчитывать, - подмигнул Гарри.

- Вы, ребята, слишком добры ко мне. Не могу поверить, что никогда не встречалась с вами, когда была моложе. Кажется, я много всего упустила. Думаю, мне было суждено познакомиться с вами и стать вашим другом. - Гермиона подарила им счастливую улыбку.

- О, поверь мне. Ты действительно пропустила очень многое, и не знаю, должна ли ты чувствовать себя счастливой по этому поводу или нет, вот когда услышишь о наших выходках, сама поймешь, - усмехнулся Гарри.

- У меня есть на это весь день, - улыбнулась она, переплетая свою руку с рукой Джинни, когда все они двинулись в сторону магазинчика в Хогсмиде.

А что если ей было больно? Что если она всё еще влюблена в парня, который никогда не полюбит её в ответ? Что тогда? Это не заставит ее разучиться улыбаться. Он прекрасно устроился в жизни, теперь настал черед Гермионы сделать то же самое.

Гермиона приближалась к Гриффиндорской башне с безмятежной улыбкой на лице. Этот день начал складываться гораздо лучше, чем она себе представляла. Она не могла поверить, что стрижка может как-то помочь. Но это был словно первый на пути к успеху.

Не всё изменилось так, как она того хотела, но все же существовало очень много вещей, за которые стоило поблагодарить Господа Бога.

Жизнь всегда похожа роман: когда-то тебе всё равно придётся поплакать. Но она знала, что это лишь отрывки, которые не могут изменить историю в целом. Она осознала, что если ей удастся окружить себя любящими и заботливыми людьми, то она сможет пережить выпавшее ей испытание.

У нее еще имелась возможность изменить все к лучшему. Она могла написать свою собственную историю, нужно было лишь разобраться в себе и выбрать – бороться или сдаться.

Да, у неё имелось право плакать, потому что она была девушкой. У неё тоже были чувства. Она всего лишь человек.

Но у неё не было права просто плакать, опустив руки.

Она сможет отпустить это. Если она будет цепляться за прошлое, это никуда ее не приведёт.

Она почувствовала, как по лицу расползается неконтролируемая улыбка. Этот день был невероятно весёлым. Она вспомнила, как Рон нечаянно уронил мороженое, после чего Гарри наступил на него и чуть было не свалился на землю. Рон умел ее рассмешить. Он источал природное невинное веселье.

А затем… были розы от Теодора Нотта. Он даже отдал их ей в большом зале, когда все вокруг смотрели на них. Будто говоря, что наконец делает свои ухаживания официальными и не стыдится этого.

- Что это? – спросила Гермиона, неловко оглядываясь вокруг, так как они привлекли к себе много внимания. Другие студенты просто не могли поверить, что слизеринец может подарить цветы какой-то грязнокровке.

Некоторые даже ожидали какую-нибудь подлость или шалость, но, увы, не дождались.

- Я дарю тебе цветы, - пожав плечами, ответил Тео.

- Зачем? – бросила она ему в ответ.

- Потому что ты сегодня прекрасно выглядишь, - заулыбался он.

- Пытаешься худо-бедно подкатить? – спросила она, скрещивая руки на груди и окидывая его оценивающим взглядом.

- Возможно. - Он вновь пожал плечами. – Но даже если это не так, я всё ещё хочу подарить тебе цветы, потому что ты красивая. И джентльмены дарят леди цветы.

- Я не твоя леди, - возразила она.

- И это я тоже знаю. Но я всё ещё могу подарить их тебе, потому что, как я и сказал… ты красивая. - Он подмигнул ей, а затем, что казалось совершенно невероятным, прижался в нежном поцелуе к её щеке.

Было слишком сладко, слишком медленно, слишком… очаровательно. Она даже забыла сделать шаг назад.

- Оставайся такой же, - прошептал он, отходя от неё.

Она знала, что он наверняка просто пытался поднять ей настроение или же хотел угодить, чтобы получить всё, что ему вздумается. Она не была наивной, чтобы так легко поверить ему.

Но каким-то образом этот его шаг заставил её чувствовать себя какой-то… особенной.

«Оставайся такой же».

Она улыбнулась. Впервые за всё это время она сделает так, как попросил Теодор Нотт. Она останется такой же. Порывистый ветер может немного потрепать её и согнуть, однако она устоит на своем месте.

Она чересчур глубоко погрузилась в свои мысли и не заметила, как кто-то следует за ней. Только она хотела повернуть на тропинку, ведущую к Гриффиндорской башне, как кто-то дёрнул её за руку, затаскивая в уединенный уголок. Она была слишком сильно потрясена, чтобы сделать что-то, тем более её тело было захвачено в плен высоким, сильным парнем, который со всей силой прижал её к стене.

Но это было еще не все. Она не сопротивлялась, потому что ощущение его груди и этот пряный аромат, исходящий от его тела, были слишком знакомы; настолько знакомы, что её тело немедленно отреагировало так, как не реагировало уже долгое время.

Она ненавидела это.

Она ненавидела просто-напросто потому, что ненавидела его, но не могла сжиться с этой мыслью и чувствами внутри неё. Это было бы похоже на добровольное удаление части собственного мозга.

- Что ты делаешь? – Она ударила его, окидывая убийственным взглядом. Теперь каждый раз, когда она смотрела на него, у нее перед глазами всплывали картины, на которых он прижимал к стене другую девушку; как он кричал на неё, будто она была насекомым, которому нужно немедленно убраться. В этот момент каждая клеточка её тела, вся кровь в венах кричала о мести.

Сейчас, когда она снова стояла с ним лицом к лицу, она вспомнила, как и почему ненавидит его так сильно; ей захотелось ударить его, чтобы причинить хоть толику физической боли.

Но он не заслужил даже этого. Небольшая боль в костяшках её пальцев – он того не стоил.

Драко Малфой больше ничего не заслуживает. Никогда.

- Зачем ты обрезала волосы? – неожиданно настойчиво спросил он. Гермиона изо всех сил пыталась не засмеяться. Серьезно?

- Что с тобой такое? – ехидно поинтересовалась она.

- Я просил, чтобы ты никогда не обрезала их, - сказал он ей так, словно у него действительно было на это право. Он действительно был самым эгоистичным, бессердечным ублюдком на всей земле, не правда ли?

- Ты серьезно?! Ты хотя бы слышишь сам себя? – Ей пришлось холодно рассмеяться. Это был не её смех, но никто не мог осудить её за это.

- Да, я, черт подери, могу слышать и видеть всё, включая тот факт, что ты флиртуешь с каждым парнем на своём пути, включая Нотта. – Теперь он выглядел по-настоящему разъяренным, как будто действительно мог кого-то убить. Ее рука, которую он держал, сжимая в своей хватке, начала изнывать от боли. Но она не могла позволить ему победить. Никогда больше она не позволит ему увидеть свою слабость.

- Ты когда-нибудь слышал фразу «это не твоё дело»? – Она буравила его взглядом, пытаясь высвободить руку, чтобы уйти, но он был слишком силен.

- Даже не пытайся крутить романы перед моим носом! – прокричал он, усиливая хватку и вжимая ее плечо в стену другой рукой. Он приложил не много силы, однако и этого было достаточно, чтобы заставить её вздрогнуть от неконтролируемого давления с его стороны.

- Я могу делать всё, что захочу! Я могу гулять, с кем захочу! Ты не владеешь мной, и ты не можешь говорить мне, что делать, а что нет! – Её сердце понеслось галопом. Ни одно слово не могло в точности описать её чувства, когда она пыталась выбраться из его сильного захвата.

- И поэтому теперь ты флиртуешь с парнями? Ты такая шлюха!

Гермиона должна была сделать это. Тотчас она должна была ударить его. Сильно. Это всё ещё не могло быть засчитано за всё, что он сделал ей. Но всё равно было прекрасно.

- Даже не пытайся обвинять меня в том, что сделал ты! – рьяно прокричала она, буравя его взглядом. Он, выругавшись, потер покрасневшую щеку, зашипев от жгучей боли, которую причинил её резкий шлепок.

Она попыталась ухватиться за появившийся шанс сбежать, пока он беспокойно потирал щеку, но только ей удалось сделать шаг, как он неожиданно схватил её за талию, возвращая обратно к стене. Она могла сказать, что он злился, но всё ещё пытался сохранить самообладание, уставившись на неё холодным взглядом.

- Так ты делаешь всё это из-за вчерашнего вечера. Чтобы заставить меня ревновать, - в итоге сделал он вывод, будто был настолько во всем уверен, будто слишком хорошо знал её, потому что владел ею.

- Нет, я делаю это для себя. Именно так и будет с этого момента, - дрожащим голосом произнесла она, попытавшись вложить в слова всю имеющуюся у нее уверенность. Кем он себя возомнил? Он был таким мерзавцем. Она даже не могла понять и найти причину, по которой когда-то могла испытывать хоть какие-то эмоции к этому человеку.

- Ты никогда не будешь с кем-то другим! Ты меня слышишь? Прекрати вести себя как шлюха! Если ты и есть шлюха, то только моя! Если кто-либо попытается поиметь тебя, то он умрёт!

- Ты оттолкнул меня! Ты обращался со мной как с грязью! Как будто я была нулем и мне лучше просто исчезнуть и никогда больше не появляться! А теперь ты говоришь мне, что я не могу быть ни с тобой, ни с кем-либо еще? Что, черт возьми, ты хочешь, чтобы я сделала? Что ты действительно хочешь от меня? Ты забрал всё, Драко! Последнее, что ты можешь сделать, так это держаться от меня подальше! Я не чья-то собственность, я никогда ею не буду и особенно твоей! – яростно закричала она, пытаясь изо всех сил дать сдачи, чтобы освободиться из его стальной хватки. Но чем больше она боролась, тем сильнее становился его захват.

- Нет! Ты не будешь с кем-либо ещё, потому что ты моя! Ты слышишь меня? Ты моя! – заорал он в ответ, а потом настойчиво припал к её губам в горячем жестком поцелуе.

Она не целовала его в ответ и не впускала дальше дозволенного, и это распаляло его. Он укусил её за нижнюю губу, заставив выпустить вздох, и, воспользовавшись предоставленной возможностью, взял своё. Он целовал её со всем, на что был способен, постанывая от удовольствия, как будто путешествовал по пустыне, а она была спасительным глотком воды. Поцелуй был слишком страстным, таким, что она даже почувствовала на своих губах, которые он в данный момент атаковал, привкус крови.

Она уже зафиксировала в памяти воспоминание о том, каковы на вкус его поцелуи. Но этот был другим. Этот поцелуй кричал о его владении ею, почти одержимом и оскорбительном. Возникало такое ощущение, что он сдерживал это внутри себя слишком долго, поэтому просто потерял контроль.

Он прижимал её к стене, трогая каждый миллиметр тела, до которого мог дотянуться, будто действительно сошел с ума.

Это пугало её.

Он не делал ей больно, но одновременно не был нежен.

- Прекрати! От-отпусти меня, - умоляла она, когда его голова уткнулась в изгиб ее шеи, одаривая её влажными поцелуями, посасывая и проводя зубами.

Самообладание оставило его. Его руки был везде, он грубо обхватил ими соски её грудей через блузку. Однако для него этого было недостаточно.

Внезапно его пальцы пробрались под блузку, которую он в конце концов порвал, потеряв последние остатки терпения. Когда блузка поддалась, послышался звон от падающих на землю пуговиц. Теперь Гермиона по-настоящему испугалась. Его действия становились всё более и более безумными, когда он почувствовал обжигающий контакт их кожи.

Она могла ощущать его желание, подёргивающееся в западне брюк. Он неистово вдавливал свои бёдра в неё, прижимаясь губами к её горлу. Гермионе не хотелось признавать это, но он прекрасно знал, что делает, будто изучил всё её тело настолько, что знал наперечет все нужные точки, до которых нужно дотронуться, чтобы доставить ей удовольствие…

Она начала терять рассудок и самоконтроль, каждое прикосновение его рта, казалось, вот-вот перебросит её через край.

Ей было слишком хорошо; слишком тяжело заставить глаза оставаться открытыми.

Она была невероятно близка к тому, чтобы сдаться и дать ему все, чего он захочет.

До тех пор, пока в ее голове вдруг не вспыхнула картинка, на которой Гестия Кэрроу кричала и стонала его имя. Конечно, он знал, что делал. Он знал, как довести её до грани. Он знал чувствительные места, к которым нужно прикоснуться.

Он знал… но не потому, что знал все о ней. Это было лишь потому, что он прекрасно натренировался с бесчисленным количеством девушек до нее.

Она не была единственной и никогда ею не будет.

Она почувствовала себя так, словно на ее разгоряченную кожу опрокинули ушат ледяной воды, словно единым взмахом потушили огонь, втоптав в грязь тлеющие угли и пепел…

Грязь.

- Отойди от меня! – прокричала она, собирая все силы, чтобы наконец освободиться. Он был слишком отвлечён поцелуями и прикосновениями к ней и не мог предвидеть подобного, потому буквально свалился на мраморный пол, когда она оттолкнула его.

- Черт возьми! – выругался он, но она вновь ударила его.

- Иди к черту! – Она с горечью ударила его вновь и прямо сейчас действительно верила в то, что говорила.

- Не важно, что ты делаешь, ты все равно не сможешь скрыть тот факт, что все еще любишь меня. Прекрати вести себя как шлюха с этими парнями, потому что это никуда не приведет тебя! Ты слышишь меня? Я единственный в твоей жизни, Гермиона. Ты не можешь сбежать от этого. Прекрати так сильно пытаться, потому что не важно, что ты будешь делать, все равно не сможешь противостоять этому!

- Смотрю, ты окончательно перешел границы, да? – Она рассмеялась в негодовании. - Ты эгоистичный ублюдок! Ты ведешь себя так, словно владеешь мной, но при этом унижаешь перед другими людьми. Ты говоришь мне «нет», командуешь мной, приказывая никогда не подходить к другим мужчинам, но тебе я тоже не нужна. А теперь ты обвиняешь меня в том, что я веду себя как шлюха? Что ж, скажу тебе, что, возможно, я действительно такая. Если теперь я шлюха, всё это лишь из-за тебя. Ты сделал меня такой. И знаешь, спасибо тебе большое! – горько выкрикнула она, прежде чем убежать прочь от него.

На этот раз он не остановил её. Даже не промолвил ни единого слова и не сдвинулся с места. Но Гермиона и не хотела медлить из-за его растерянного состояния. Почему она вообще должна беспокоиться о том, что он чувствует? Он никогда прежде не беспокоился о её чувствах.

Око за око, зуб за зуб.

Справедливость только начинала торжествовать. И девушка не собиралась вновь останавливаться из-за никому не нужной любви. Когда Гермиона наконец попала в спальный отсек, она уже не могла сдерживаться и позволила слезам, с которыми боролась, вырваться наружу. Но она гордилась собой из-за того, что не проронила ни одной капли горьких слёз перед ним.

Она плакала и смеялась одновременно. Возможно, она выглядела так, словно наконец пересекла черту между разумом и сумасшествием… возможно, так оно и случилось, но ей было наплевать.

Потому что хотя бы сейчас, неважно, насколько глупо она выглядела, она уже больше не плакала в одиночестве.

28

Глава 27. Спрятать свое сердце

19 декабря 1996, Шотландия
Школа чародейства и волшебства Хогвартс
Спальня девочек факультета Гриффиндор

Возвращаться к началу нелегко.

Тебе надо вернуться, понимая, что пошел не той дорогой, свернул не на ту тропу; прочел неправильные знаки или проигнорировал предупреждения, выведенные дешевой выцветшей краской.

Надо принять совершенную тобой ошибку, потому что не заметил собравшиеся за холмом тучи, через который шел путь. Потому что не был достаточно осторожен. Потому что был беспечен.

Ты не понимал этого, но распахнул душу, предвкушая, как дашь пристанище первой любви.

Самое худшее, возможно, то, что тебе приходится признать свою вину и отпустить все на пути обратно, чтобы начать все заново, потому что твоя история была смыта злыми каплями дождя, и тебе надо написать ее заново.

Отбросив обиду, ты чувствуешь облегчение, но это так же значит, что тебе надо выбросить и закопать спрятанные цветы, скрытые поцелуи и данные милые обещания.

Гермиона Грейнджер прекрасно понимала, что это должно произойти каким-нибудь образом. Ей просто надо вернуться, а не продолжать путь с камнем на сердце. Дождь заставлял исчезать ее оставшуюся внутреннюю силу, смывая и не оставляя следа, она должна отступить, иначе упадет и будет истекать кровью снова и снова.

— Т-ты правда серьезно? — Джинни пришлось уточнить в сотый раз, разглядывая грушевидный алмаз с блестящими каплевидными изумрудами. Теперь они украшали шею девушки, Гермиона уже застегнула замочек, но та все равно не могла дотронуться до украшения. Джинни могла поклясться, что никогда в своей жизни не находилась вблизи такого богатства.

Девушки проводили время в своей комнате, примеряя новоприобретенные платья для завтрашней вечеринки Клуба Слизней, так как обе состояли в клубе профессора Слизнорта. Гермионе не очень нравилось происходящее на встречах клуба, но успокаивало то, что Гарри и Джинни тоже были его членами, так что ей не приходилось бывать в одиночестве.

— Серьезно. Теперь оно твое, — мягко улыбнулась Гермиона, сев на кровать и взглянув на Джинни, которая стояла перед зеркалом, разглядывая с открытым ртом огромный бриллиант, украшающий ее декольте, все еще не в силах решить, дотронуться до него или нет.

— Но, Гермиона… Почему? — прошептала Джинни с оттенком нерешительности. Она знала, к чему приведет ее вопрос, но ей хотелось поддержать подругу. Ей было известно, что Гермиона все еще не могла двигаться дальше. В последние месяцы девушке доводилось видеть, как Гермиона шла навстречу некоторым из ухажеров, в том числе Теодору Нотту из Слизерина.

Джинни все еще подбадривала брата, чтобы тот добился Гермионы, но понимала, что не могла сделать шаг за него. Рон был крайне сдержан в своих чувствах к Гермионе, и Джинни знала, что, если подруга когда-нибудь задумается о желании к нему, уйдут годы, прежде чем она забудет Малфоя, а Рон совсем ничего не делал, даже зная, какие его соперники прямолинейные и опытные в таких вещах.

Но Теодор Нотт - совсем другое дело. Пригласив Гермиону на свидание в Хогсмид, он наконец-то получил положительный ответ. Гермиона была даже немного очарована и, вернувшись, рассказала, что ей понравилось его общество и то, каким он был джентльменом по отношению к ней, когда она сказала, что пока не готова ни к каким обязательствам.

И она попросила его сопровождать ее на вечеринку в Клуб Слизней.

За последние месяцы Джинни заметила положительные сдвиги в состоянии Гермионы. Она стала более общительной, и ее настроение улучшилось. Справлялась с уроками, как и с обязанностями старосты.

Подруга больше смеялась и меньше плакала. Но почему-то взгляд ее не был таким же, как у девушки, с которой Джинни встретилась впервые и которая была с Драко Малфоем.

— Это подарок… из прошлого, — тихо ответила ей Гермиона. Длинные ресницы прикрывали блеск опущенных глаз.

— О, — кивнула Джинни. Она понимала, что Гермиона говорила об определенном человеке.

— Раньше оно многое для меня значило, но не думаю, что теперь несет хоть какую-то ценность, — Гермиона улыбнулась и встала, подошла к обеспокоенной подруге и нежно убрала ее волосы с лица на сестринский манер, чтобы взглянуть на бриллиант на ее шее. — Ты должна понять, что мне надо отпустить его, Джин. Слишком долго я за него цеплялась. Думаю, пришло время все отпустить…

— Я боюсь, что когда-нибудь проснусь, а ты меня больше не любишь. Я не хочу, чтобы пришел этот день. Слишком сильно тебя люблю. И не хочу тебя потерять, Драко.

— Ты же знаешь, что этого никогда не произойдет. Я люблю тебя, хорошо? И даже не понимаю, как тебе такое пришло в голову, но помни всегда - ты единственная девушка, которую я буду любить, — пообещал Драко и наклонился, нежно целуя ее. — Закрой глаза, — прошептал он у ее губ, касаясь их своими и вновь целуя.

Гермионе ничего не пришлось делать, ее глаза и так были закрыты из-за поцелуя, но она не стала открывать их, послушавшись его.

И тихо ахнула, ощутив что-то холодное на груди. Она чувствовала, как Драко застегивал это у ее затылка. Затем его рука легла на ее шею, скользнула на плечо и дальше по руке до кисти. Он взял ее ладонь в свою и поднял, чтобы она могла коснуться гладкого грушевидного камня, лежавшего в ложбинке между грудей. Он был гладким, практически скользким, холодным и тяжелым. Было приятно трогать его.

Но ничего не могло сравниться с его видом, когда она наконец открыла глаза. И снова ахнула, когда взгляд остановился на грушевидном бриллианте. Он лишил ее дара речи.

— Если не считать того, что тебе было крайне неуютно там, на самом деле я вытащил тебя с приема, чтобы дать это. Семейная реликвия. Мама велела подарить тебе его после свадьбы, но, увидев тебя сегодня вечером, спускающуюся по лестнице и такую идеальную, я понял, что не могу мучить это ожерелье ожиданием в два года, когда оно сможет украсить твою шею. Никто не сможет получить его. Это принадлежит и будет принадлежать только тебе, — искренне сказал он. Его голос был таким честным… таким влюбленным, что она была готова заплакать.

— Кто я для тебя, Драко? — шепотом спросила она. — Скажи, что я на самом деле значу для тебя.

— Ты все для меня, — улыбнулся он, нежно приподняв ее лицо за подбородок. — Я люблю тебя сейчас и буду любить вечность, несмотря ни на что. Обещаю. Никогда не забывай этого.

— Раньше у меня были простые желания. Мне не нужны были все эти подарки. Мне просто хотелось быть с ним, угождать ему, успокаивать его и поддерживать во всех начинаниях. Я только хотела просыпаться с ним рядом и быть вместе в конце дня. Он был моим всем. У меня были мечты, но он всегда шел первым. Он был моим домом. Я была девушкой, живущей в фантастическом мире, когда была с ним, и даже не догадывалась, что этот прекрасный, созданный им для меня мир, был не постоянен. Потому что он никогда не был настоящим, — Гермиона говорила спокойно, уныло.

— О, Гермиона…

— Я хочу, чтобы оно было у тебя, Джин. Можешь оставить, если хочешь, или продать. Тебе решать. Мне надо избавиться от этого, и ты единственная, кто на самом деле понимает, почему, — умоляла ее Гермиона.

— Гермиона, я понимаю, — Джинни кивнула и обняла подругу, которую считала сестрой.

Сердце Гермионы все еще исцелялось, и она пообещала, что в этот раз спрячет его, чтобы защитить.

Раньше она была беспечна, но теперь научилась быть более осторожной. Усвоенный урок она не выкинет из головы, но остальное ей надо предать забвению.

Драко Малфой не вмешивался в дела Гермионы после того вечера, когда два месяца назад оттащил ее в угол, хотя она считала, что он сделает это.

Она правда ожидала, что он выполнит угрозы, но, когда ничего не произошло, отчасти почувствовала облегчение. Но как ни странно, как бы она ни старалась не чувствовать разочарование, оно все равно появилось.

Он просто заявил, что она его, даже упомянул, что может убить любого, кто будет с ней.

А на следующий день расхаживал со своей девушкой, словно ничего не произошло. И даже поцеловал ее в коридоре, не заботясь, что Гермиона была рядом.

Сколько еще жалости к себе она могла испытывать?

И все же она не могла никого винить. Просто так привыкла быть центром его внимания. Привыкла, что он всегда за нее боролся, мог сделать все, что угодно, только чтобы она была с ним.

Но это поведение лишь доказало ей, насколько эгоистичен он был.

И она снова осталась собирать осколки.
Драко на самом деле такой садист? Или ему просто нравилось играть с ее эмоциями, словно она - его игрушка? Во всяком случае, он вполне четко указал на это.

Она была его собственностью.

Но знаете что? Она отказывалась быть таковой.

20 декабря 1996, Шотландия
Школа чародейства и волшебства Хогвартс
Комната отдыха Слизерина

— Увидимся на балу, Драко, — тихо заявила Гестия Кэррой, прошествовав к своему парню, который лениво развалился на плюшевом диване в комнате отдыха Слизерина. Она говорила про рождественскую вечеринку в Клубе Слизней, которая состоится позже этим вечером. Они с сестрой-близняшкой были членами известного клуба, и девушка попросила Драко сопровождать ее на это мероприятие. У него не было времени отказаться, так что это просто означало, что он идет.

Нежно поцеловав его в губы, она сообщила, что собиралась пойти привести себя в порядок. Он не ответил ни на сказанное, ни на поцелуй, так что ей оставалось лишь пожать плечами и уйти. Уже привыкла к этому.

— Так поэтому ты столько ее держишь. Она терпит всю твою чушь, и ей абсолютно плевать, — кивнул Блейз, затянувшись сигаретой, дым от нее поднимался в тусклом свете, закручиваясь в гибкие колечки. — Сколько уже прошло? Два месяца? Насколько я знаю, ты был с девчонками неделю или около того, и даже меньше. Пока Гестия дольше всех задержалась в звании твоей девушки после двух лет с грязнокровкой, а? — заржал Блейз, но его смех стих, когда Драко вдруг пнул стеклянный столик, отправив его вместе вазой и книгами на ковер с громким ударом. Парню пришлось вскочить, чтобы избежать осколков.

— Я говорил тебе никогда не упоминать ее, — злобно выплюнул Драко и залпом осушил стакан с виски, поморщившись от жжения в горле. И от этого лишь выглядел страшнее. Иногда Блейз задавался вопросом, был ли его друг все еще в этом человеке и был ли это вообще Драко?

— Эй, остынь, а? Мне просто любопытно, ладно? И прости, я больше не буду говорить о Грейнджер, Боже, — Блейз поднял руки, уступая, зная, как сложно было иметь дело с характером его друга.

— У меня нет времени на мысли о каких-то отношениях. Гестия не доставляет проблем, так что пусть остается, если хочет. Мне на нее плевать. Куда важнее, я поговорил с Монтегю, узнал про его опыт в Шкафу, когда его туда толкнули. Он сказал, что чувствовал себя застрявшим в подвешенном состоянии и слышал звуки из школы и из “Боргин и Бэрк”. Я поговорил с Боргином о том шкафе, который стоит у него. Он чинит его для меня. Старик знает, что не следует связываться с теми, у кого есть темная метка. Мне же остается только сосредоточиться на том, что находится здесь, — говорил он серьезно, налив себе бокал виски и достав сигарету. — Чертову штуку сложно починить. Я угрохал кучу денег, но уверен, что в итоге смогу это сделать. Я проверял некоторые мои теории. Он должен будет быть готов к нужному моменту.

Блейз уставился на своего друга почти задумчиво. Драко Малфой и впрямь повзрослел, словно пропустил половину своей жизни. Но, конечно, он не мог винить его. Слишком много требований было предъявлено ему. После отправки его отца в Азкабан на него легла ответственность больше, чем он мог вынести.

Но в тоже время Блейз понимал, что дело не только в этом.

Он единственный, кому Драко доверял достаточно, чтобы все рассказывать, хотя Блейз не был уверен, благословение это или проклятие. Знание ложилось на него тяжким бременем. Да и это не помогало, потому что, чтобы он ни сделал, Драко был настроен решительно по поводу своего решения, которое принял, вернувшись с курсов, и после сообщения правды о крови его бывшей невесты.

Он знал Драко с детства. Они встретились на одной из социальных вечеринок, на которые вынуждены были ходить. Драко толкнул его в столик с тортом лишь потому, что он смог получить больше внимания госпожи Малфой, чем следовало. Драко ужасно наказали после этого, но Блейз знал, что даже сейчас, когда они друзья и почти братья, Драко так и не извинился за свой поступок.

Драко никогда не извинялся, если не жалел о содеянном.

Этот парень всегда получал желаемое, но никогда то, что на самом деле было ему важно, поэтому выходил из положения, подсчитывая очки. Если ему было больно, грустно или скучно, кто-то тоже должен был страдать. Ему всегда нужно было сравнять счет. У него всегда было что-то в ответ.

Если он хотел что-то, то дойдет до края земли, чтобы заполучить это, даже если это означало убийство невинного.

Блейз знал, что его друг никогда не откажется от этой миссии.

Потому что в ней было больше, чем он показывал.

— Ты и правда делаешь это, чтобы спасти родителей, или из-за его обещания, которое ты даже не уверен, что он может сдержать? — спросил Блейз, постепенно растаптывая куски разбитого стекла, усыпавшие комнату после падения стола. С каждым шагом по ковру из-под его ботинок доносился звук ломаемого стекла.

— Воландеморт, несмотря на то каким ужасным и больным бывает, никогда не нарушает своего слова. Я узнал это на собственной шкуре. Нет компенсации или уступок. Подвел его - умри. Достиг цели - получи желаемое, и неважно, что это, главное, у тебя есть его слово. Я заполучил эти царапины на спине и сломанные кости не просто так. И я слишком далеко зашел. Чуть не умер, потерял практически всю кровь во время пыток, которыми он наслаждался. Но я показал ему, что могу выжить, что могу быть сильным в этой битве. В этом мире всего два типа людей, Блейз, слабые и сильные. И это твой выбор, каким ты будешь. Нет добра или зла, это просто чушь, выдуманная теми, кто достаточно слаб, чтобы выжить. Он выбрал меня. И в этом мире слабые погибнут, только если… слабого не защитит сильный, — тихо закончил Драко, смотря на свет через стакан.

Блейз взглянул на Драко, видя, как его лучший друг изменился и превратился во взрослого, почти пугающего мужчину.

Блейз чувствовал даже в его речи, что тот сможет породить ужас. Он говорил как злой волшебник, способный убивать одним взглядом, даже товарища. И говорил он, словно не имел души.

— Так ты правда собираешься выполнить запланированное? Действительно собираешься убить…

— Именно это от меня ожидают, — перебил его Драко.

— Значит, ты будешь убийцей, — произнес Блейз обвиняюще, но на него это никак не повлияло.

— Я уже пожиратель смерти, убийство ничего не изменит, — ответил Драко, взгляд его темных, почти безжизненных глаз все еще был направлен на что-то, чего не видел Блейз.

— И ты правда собираешься сделать это только чтобы получить желаемое, а? — проговорил Блейз. — Ты чокнутый, Драко.

Драко ничего не ответил, просто встал и направился прямиком в свою комнату готовиться к вечеринке.

29

Глава 28. Жизнь взаймы

Он смотрел на нее.

Ее это буквально душило.

Возможно, у него были самые прекрасные, выразительные глаза в мире, или, возможно, это была лишь сила, которую он пробуждал в ней.

Она находилась в центре переполненной комнаты, а талию девушки мягко и надежно обвивала рука ее спутника.

Он стоял в углу помещения, рядом со своей собственной спутницей; в правой руке держал бокал шампанского, а левую засунул в карман. Взъерошенные светлые волосы упали ему на лоб, отбрасывая тень на гипнотические, небесно-серые глаза.

Так странно. Она никогда не чувствовала себя здравомыслящей и осведомленной, когда выглядела так же, как сейчас. Он буравил взглядом ее кожу, вызывая покалывания, неосознанно очаровывая.

В комнате было полно всего, что могло отвлечь внимание. Люди общались, улыбались друг другу, поздравляли и говорили комплименты. Музыка служила идеальным звуковым фоном.

Но все это исчезло, словно бы все специально было направлено на то, чтобы сделать ее центром внимания.

Она вдруг оказалась стоящей посреди опустевшего театра, полностью обнаженная, лишенная всего, кроме своей души.

И там был он.

Прямо там, глядя на нее так, словно бы она была единственной причиной существования всего.

Эти восхитительные, роскошные, полные достоинства глаза притягивали ее, как магнит. Периферическим зрением она замечала, что рядом существует вихрь, но словно была лишена фронтального зрения и единственное, на чем она могла сфокусироваться, это серые глобусы, глядящие прямо на нее.

Она почувствовала странных, знакомых бабочек у себя в животе, поднимающихся вверх к колотящемуся сердцу. Причудливые ощущения прокатились от позвоночника к коже, посылая электрические разряды мурашек от затылка к кончикам пальцев на ногах.

Это было похоже на те времена, когда он открыто смотрел на нее так. И сейчас, когда он снова это делал, Гермиона не могла отвести взгляд.

Она слишком сильно пыталась отрешиться от всего. Но ей надоело убегать. Надоело быть одной, надоело всегда сдаваться.

Если он хочет, чтобы она участвовала в этой игре в гляделки, то так тому и быть. Она даже не попытается уйти в себя. Она не позволит ему увидеть, что слабее него.

Ее ведь уже заметили за наблюдением, так почему же не продолжить, верно? Знала бы она тогда, что в процессе будет терять себя и мучиться.

Она устала переживать по пустякам. Она устала думать. Устала бороться, чтобы в конце концов узнать, что все равно проиграет.

Поэтому она притворится, но только в этот раз.

Она позволит себе искать взглядом человека, которого так хотелось видеть, просто потому, что она устала противиться своим собственным непроизвольным чувствам.

Ей хотелось сдаться сегодня, чтобы доказать, что она никогда не сдастся в борьбе. И не важно, насколько парадоксально это звучит.

А ведь он был прекрасен...

Когда огоньки вечеринки поползли по его бледной коже, то засветились ярче. Словно все было черно-белым, и только он один отражал вечернюю зарю после дождя.

Когда ты все время смотришь на сырость дороги в одинокой ночи, освещенной городскими огнями, то просто обязан остановиться и посмотреть… просто потому что должен.

Он был необыкновенным явлением.

А она – страстной поклонницей.

Она могла отвернуться и никогда не оглядываться назад, но подлинные факты навсегда остались бы с ней, тенью следуя за ней, как за Питером Пэном.

* * *

– Миона, что ты делаешь? Прекрати. Ты испортишь глаза, – ругал маленький Драко свою хихикающую подругу по играм, пока она смотрела прямо на солнце, прикрывая глаза ладошкой, потихоньку раздвигая маленькие пальчики, затем вновь сжимая их вместе, позволяя яркому льющемуся свету танцевать по коже, словно маленькие танцующие огоньки на вечеринке.

– Почему? – она нахмурилась, когда Драко, наконец, оттащил ее подальше, прикрывая ей глаза своей ладонью. – Солнце – это красиво, Драко.

– Нет, это не так. Оно режет глаза, когда ты смотришь прямо на него. Это просто огненный шар, – сказал ей Драко как ни в чем не бывало.

– Но оно создает множество вещей. Оно создает цвета и оттенки. Заставляет воду переливаться, когда попадает на нее. Создает радуги. И делает твои волосы хорошенькими. – Гермиона заулыбалась, игриво поглаживая его светлые волосы, пропуская мягкие пряди сквозь пальчики.

– Я не хорошенький. Я мальчик, – нахмурился Драко, но не убрал ее руку от своих волос. Ему нравились эти ощущения.

– Но мне нравятся красивые вещи, – хихикнула Гермиона. – И ты именно такой, – улыбнулась она, заставив его бледные щеки покрыться легким румянцем.

– И все равно я не хорошенький, – хмыкнул он и отвел взгляд. – Но солнце – отвратительное, и что бы оно ни делало, мне это безразлично.

– А мне – нет, – прошептала Гермиона. – Мне нравится солнце. Даже если оно делает больно моим глазам, я все равно буду смотреть на него, потому что оно красивое.

– Оно красивое, потому что далеко от тебя. Я читал об этом, и оно просто сжигает тебя, когда ты оказываешься близко. Ты просто получишь ожог и умрешь от него, как те мотыльки, которые убивают себя ради того, чтобы подлететь к пламени поближе. Однажды мама рассказала мне историю про мотылька, про то, как он умер, потому что хотел подобраться поближе к пламени свечи. Мотыльки глупые, – скептично покачал головой Драко. – Я не убью себя только из-за того, что нашел что-то красивое.

– А я не считаю мотыльков глупыми. Это в их природе – летать вокруг света. Если они будут держаться темноты, то проживут действительно одинокую жизнь. Я считаю, что лучше прожить короткую, но счастливую жизнь, чем жить долго, но в одиночестве, – сказала ему Гермиона.

Драко помолчал некоторое время, а затем взял ее ладони в свои, крепко их сжав.

– Я не хочу, чтобы ты обожглась или умерла. Я хочу, чтобы ты была в безопасности, со мной. Всегда, – искренне сказал ей Малфой-младший. Он выглядел действительно взволнованным и напуганным сказанными ею только что словами.

– Все равно оно красивое, даже если причиняет боль. Я не могу сдержаться и не смотреть на него, – улыбнулась Гермиона, – но обещаю, что всегда буду с тобой, Драко. Даже если ты станешь солнцем, я буду причинять себе боль, только чтобы быть с тобой.

– Глупышка, – усмехнулся Драко, ущипнув Гермиону за ее маленький носик. – Этого не случится, потому что, несмотря ни на что, я никогда не позволю тебе обжечься и пораниться.

– Я знаю, потому что ты всегда будешь оберегать меня, верно?

– Конечно, буду. Я не позволю ничему случиться с тобой.

* * *

«На свечке мотылек сжег крылышки себе!»1 – когда-то заметил Шекспир.

Припомнив это, Гермиона не смогла сдержать горькой улыбки.

Он был ее личной свечой, да и крылья ее давно уж сгорели.

Возможно, Шекспир во многом был прав. Но многое - это еще не все.

– Думаю, мне не помешает глоток свежего воздуха, Тео. Ты простишь мне недолгое отсутствие? – неожиданно спросила Гермиона своего сопровождающего, которого, кажется, огорчило ее поведение, так как он заметил, за кем она некоторое время следила периферийным зрением.

– Я выйду с тобой, – предложил Теодор Нотт.

– Пожалуйста, мне просто нужна минутка уединения. Ты не возражаешь? – спросила его Гермиона. Чем дольше она оставалась, тем больше это сжигало ее.

– Все для тебя, любимая, – улыбнулся Тео, нежно целуя ее руку, прежде чем, хоть и неохотно, позволить ей уйти.

Когда она, наконец, добралась до балкона, то не могла удержаться и просто вдыхала воздух, задерживая ненадолго дыхание, и выдыхала, хотя на самом деле не знала, как себя сдержать.

Это был лишь один из тех моментов, которые удерживали ее на грани безумия.

Он мог вызвать в ней сильнейшие чувства в мире, и это так… так несправедливо; словно на самом деле у нее ничего не было.

– Когда ты уже научишься вести себя более скрытно? – знакомый голос вспугнул девушку, отчего она почувствовала, как сердце стремится вырваться из оков. Ей даже не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, кому принадлежат эти слова.

Драко Малфой неторопливо шел вдоль перил с противоположной стороны балкона. Веранда была не такой уж просторной, но это не имело никакого значения.

– Всегда, всегда так восприимчива ко всему, – констатировал он, слегка качая головой, и лениво закурил сигарету, выпустив дым в холод ночи.

Гермиона не могла прекратить пялиться на него. Она знала, что он и раньше пробовал курить, поддавшись влиянию сверстников. Но он никогда не был курильщиком. Если он и курил, то делал это где-то в укромном уголке; и уж тем более, не делал этого перед ней.

Теперь Малфой смело делал это, почти неосознанно, словно это была самая естественная вещь на свете.

На самом деле Гермиона не возражала против этого, просто такое поведение было совсем не похоже на Драко.

Или, быть может, он действительно больше не был ее Драко.

– Ты изменился, – вдруг прошептала она тихо. Она даже не знала, почему это сделала. Но приглушенный звук из помещения, где проходила вечеринка, казался таким далеким; они словно бы находились в другом месте. Было такое ощущение, что ей просто необходимо заговорить в этот момент. Ветерок толкал ее на этот поступок. Это случилось автоматически.

– Все меняются, – просто пожал плечами Драко. – Жизнь дается взаймы, – задумчиво добавил он.

– Полагаю, что так и есть, – кивнула она, глядя в сторону. – Ну, удачи тебе, – добавила она. Последние два месяца выдались спокойными. Никаких споров. Никаких стычек или холодных взглядов. И даже никакого напряжения. Но это было почти незаметно. Это давало пространство для размышлений. Так странно было стоять вот так и вежливо беседовать. Гермиона предполагала, что со временем боль утихнет, но даже всему времени мира не исцелить нанесенной раны.

Драко помолчал некоторое время, словно ее слова оказали на него огромное влияние. Он выглядел расстроенным. Она всегда знала, что Малфой расстроен, когда вот так запускал руку в свои волосы. Он так много курил, что Гермиона даже поморщилась, представляя себе весь тот никотин и смолы, попадающие в его легкие, когда он затягивается глубже, чем обычно.

– Оставайся сегодня в пределах вечеринки, – неожиданно приказал он. – Прекрати вести себя настолько безрассудно. Хватит бродить поблизости, даже если это в последний раз. – Его тон был слишком серьезен, и это беспокоило ее.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Гермиона, когда он стремительно развернулся, чтобы уйти.

Малфой не повернулся, чтобы посмотреть на нее, но какое-то время стоял неподвижно.

– Посмотри на себя сейчас, ты без сопровождения ушла с вечеринки. Ты слишком наивна. Возвращайся обратно. Хватит подвергать себя опасности, – сказал он.

– Да что все это должно значить? – спросила его Грейнджер, но он не ответил, продолжая уходить прочь.

На некоторое время Гермиона приросла к месту, обдумывая слова Драко, которые выглядели как безжалостное предупреждение. Она решила последовать за ним и поговорить об этом, но когда покинула балкон и вернулась на вечеринку, то уже нигде не смогла его найти.

Место было красивым, здесь и там люди улыбались и разговаривали друг с другом, наслаждались вечеринкой, общаясь и участвуя в интересных дискуссиях.

Но Драко больше нигде не было видно.

Щемящее чувство одиночества внезапно прокатилось внутри девушки.

Было явно неуместно стоять посреди моря людей и ощущать себя так, словно ты осталась одна на всей земле.

На Грейнджер были надеты туфли на высоких каблуках, заботливо подобранные Джинни. Но Гермионе казалось, что она стоит босиком на колком, холодном мраморном полу.

Она чувствовала себя одинокой, беззащитной, пустым местом…

Ее крылья снова сгорели.

– Гермиона? С тобой все в порядке?

Она обернулась и увидела свою лучшую подругу, Джинни. Девушка выглядела действительно прелестно в своем небесно-голубом платье, выбором которого для подруги так гордилась Гермиона.

– Джинни, ты выглядишь просто чудесно, – Гермиона ласково улыбнулась младшей девушке, которую считала своей сестрой. Так или иначе, а Джинни всегда могла улучшить ее настроение.

– Спасибо. Ты тоже, Миона, – взволнованно улыбнулась в ответ Джинни. – Я так и знала, что это платье будет отлично смотреться на тебе, с того самого момента, как увидела его в бутике.

Обе девушки приложили достаточно усилий, подбирая платья для бала и аксессуары к ним. Было так весело выбирать друг для друга одежду, обувь, украшения.

Когда Джинни обратила на это внимание, то Гермиона впервые заметила, что наряду ее лучшей подруги чего-то не достает.

– Ты не надела ожерелье, – заметила Гермиона. В ее голосе звучало больше облегчения, чем она хотела, зная, что произошло бы на самом деле, если бы Драко Малфой когда-либо увидел его на ней. Джинни уже примеряла платье с ожерельем и выглядела потрясающе. Гермиона действительно не ожидала, что Драко явится на вечеринку. Она знала, что он все еще встречается с Гестией Кэрроу, но как-то раз подслушала разговор, в котором Кэрроу упоминала, что пойдет на вечеринку с кем-то другим, раз ее парень не заинтересован сопровождать ее. Гермиона даже была шокирована, увидев его сегодня, тем более после такого странного разговора между ними на балконе.

– Оно у меня в сумочке, – призналась Джинни, приподняв свой ридикюль, обшитый бисером сапфирового оттенка. – В смысле, оно огромное и привлекает внимание, и мне было интересно, спросит ли Гарри, откуда оно у меня, – сказала она, краснея.

Гарри и Джинни не встречались официально, однако, несмотря на очевидную симпатию к рыжевласке, это был первый раз, когда он, наконец, набрался мужества, чтобы пригласить ее на бал.

– Я уже как-то раз надевала его. С платьем оно выглядит действительно шикарно, Миона, – вздохнула она. – Но когда я увидела Гарри, сидящего в общей гостиной в ожидании меня, то в голове моей метались тысячи мыслей; знаешь, я очень нервничала. Это был первый раз, когда он показал, что между нами действительно может быть что-то большее. То есть, я знаю и замечаю, как он смотрит на меня при наших встречах, но это первый раз, когда он пригласил меня на свидание. Я хотела, чтобы все было идеально. Я вдруг почувствовала себя параноиком, представив, что он подумает, когда увидит на мне это ожерелье. Ты же знаешь, что мы… не так уж и богаты, Миона, а это ожерелье, вероятно, стоит больше, чем заработок моего отца за десять лет, – объяснила Джинни, растерянно краснея и вцепившись в сумочку так, словно внутри действительно было скрыто сокровище. Ну, одно ведь действительно было, если уж начистоту. – У меня не было времени вернуться в комнату, раз уж Гарри увидел меня после того, как я сняла ожерелье. И у меня не было другого выбора, кроме как положить его в свою сумочку.

– Я понимаю, Джин. И прости, что взвалила это на тебя. Думаю, что для тебя будет лучше продать его, – ответила Гермиона, журя саму себя за безрассудную идею. Казалось, это была единственная возможность избавиться от украшения. Это был подарок Драко в знак того, что он претендует на ее руку, а теперь она испытывала отчаянную необходимость убрать эту вещь подальше от себя. Обручальное кольцо, которое он ей подарил, было жестко сорвано Нарциссой прямо с пальца Гермионы, когда миссис Малфой узнала о настоящем происхождении будущей невестки, и ожерелье осталось единственным, что когда-либо связывало Гермиону и Драко.

– Ты уверена? – Джинни с хмурым видом смотрела на подругу, замечая ее приводящие в смятение действия.

– Я не могу отправить его обратно Драко. Прошлые месяцы выдались спокойными, и я хочу, чтобы все оставалось как есть. Это только возобновит разногласия между нами, а я не хочу возвращаться к этому. Я больше не хочу иметь с ним ничего общего. Просто продай его, Джин. Полагаю, так будет лучше всего, – рассуждала Гермиона, сложив свои ладони вместе. У нее немного побаливал живот из-за сильного сжатия.

– Но, Гермиона, если я это сделаю, то ты же знаешь, что никогда не сможешь получить его обратно, – предупреждающе сказала ей Джинни.

– И это именно то, чего я хочу, верно? Чтобы его больше не было у меня, – тихо проговорила Гермиона. Она старалась, чтобы вопрос прозвучал риторически, но голос подвел ее. Это скорее походило на сомнения в собственном решении.

– Как-то неубедительно это прозвучало, – нахмурилась Джинни, оценивая противоречивое поведение подруги.

– Почему? Думаешь, мне хотелось бы получить его обратно? Я ведь уже отдала его тебе. Оно никогда не вернется ко мне, – качая головой, заняла оборонительную позицию Гермиона. Внезапно обычное дыхание стало невыполнимой задачей.

– Прости меня, Гермиона. Но мне кажется, что ты знаешь, что это не так, – грустно улыбнулась ей Джинни.

– Джин, прошу тебя. Просто… Я не знаю… Продай его, выбрось в озеро – мне все равно! Я просто хочу избавиться от него! – неожиданно закричала Гермиона, пока не заметила, что пересекла этим ненужным порывом невидимую черту. Ее подруга стояла и смотрела на нее так, словно Грейнджер ни с того ни с сего превратилась в ужасного дементора.

– Про… прости меня. Мне так жаль, Джин. Я просто сейчас немного на нервах. Я не хотела кричать на тебя, – пробормотала Гермиона, выглядя действительно смущенной своей кратковременной вспышкой.

– Все хорошо, Миона. Ты же знаешь, что я понимаю, через что ты проходишь сейчас. Давай просто забудем об этом на время, хорошо? Мы на вечеринке, так давай же забудем о бесполезных подонках и возьмем от этого вечера все, – сказала ей Джинни, беря подругу за руки.

Гермиона ничего не могла поделать с собой. Ей просто нужно было обнять подругу.

– Ты моя лучшая-прелучшая подруга, Джинни. Спасибо тебе за все, – прошептала Гермиона, крепко обнимая младшую Уизли.

– Ты же знаешь, что я всегда поддержу тебя, верно? Я люблю тебя, Миона, – улыбнулась ей Джинни, разомкнув объятья.

– Я тоже люблю тебя, Джин. Спасибо тебе за то, что ты всегда рядом, – кивнула Гермиона, злясь на внезапно задрожавшие губы и навернувшиеся на глаза слезы. Почему она всегда становилась такой эмоциональной размазней, пробыв рядом с Драко Малфоем всего секунду? Она ненавидела этого парня. В последние месяцы эту мантру ее мозг ежедневно втолковывал ее сердцу.

– Не смей плакать у меня на глазах, а не то я стукну тебя по голове, несмотря на то, что сделала тебе сегодня твою прелестную прическу! А теперь давай просто пойдем и повеселимся, хорошо? Позже ты меня больше не увидишь, потому что я буду занята поцелуями и обниманиями с Гарри Поттером, – нагло заявила ей Джинни, вызывая у подруги смешок своим дерзким заявлением. Непролитые слезы временно были забыты.

Возможно, Джинни была права.

Возможно, этот вечер действительно пройдет хорошо.

Ей оставалось только подождать и увидеть.

* * *

– Дело сделано, – незамедлительно объявил Драко Малфой, когда вошел в общую гостиную Слизерина. – Но у нас есть трудности.

Блейз поднялся, потирая шею, когда увидел входящего в подземелья друга. Волосы Драко находились в беспорядке, а мантия - перепачкана сажей и пылью. Он тяжело дышал, его рубашка пропиталась потом, да и лоб тоже усеивали бисеринки влаги.

– Почему? Что случилось? – тихо спросил Блейз. – Ты… сделал это?

Драко побледнел, словно призрак, и его заметно колотило, но он продолжал стоять. Голова его по-прежнему была высоко поднята с гордостью и честью, когда он произнес следующее слово:

– Да.

– Ах ты ж… ни черта… себе, – покачал головой Блейз, находясь в оцепенении, все еще не зная, как относиться к тому, что ему только что сказали.

– Т-ты убил Дамблдора? Ты д-действительно это сделал? Как? – Он просто не мог не задать этот вопрос еще раз.

– Я сказал тебе, что это нужно сделать, поэтому сделал. У старика не хватало силенок для дуэли. Кажется, он принял смерть радостней, чем я ожидал от него. Снейп попытался отобрать у меня славу, но я принял меры, прежде чем он смог украсть ее у меня. Я обещал Темному Лорду. Он дал мне слово, а я дал ему свое. Я доказал ему свою ценность, и теперь он доверяет мне больше, чем своим подданным. Это так просто, – решительно заявил своему другу Драко. Если бы у Малфоя было хоть немного совести, он бы не хвастался этим.

– Т-так что же сейчас не так? Ты только что сказал, что у нас трудности, – нахмурился Блейз.

– Пожиратели смерти хотят устроить тут бедлам. Они вышли из-под контроля после того, как попали в Выручай-комнату через портал, который я починил. И особенно после того, когда узнали, что я наконец-то прикончил директора. Нам нужно убраться подальше от замка. Темный Лорд призвал меня обсудить с ним некоторые вопросы, прежде чем я потребую свою плату. Пока я занимаюсь этим, отведи ее в безопасное место. Никогда не уходи без нее, ты понял? Встретимся в самом сердце Запретного леса, – проинструктировал Драко, прежде чем отправиться на следующее задание.

– Я приду. Удачи, Драко.

– Она мне ни к чему, – произнес Драко, прежде чем выйти через портрет, захлопнув его за собой.

* * *

– Что он сказал тебе?

Гермиона едва не поперхнулась глотком тыквенного сока, когда за спиной послышался шепот Тео. Иногда ее действительно пугало то, как крадучись он двигается и словно бы подползает к ней.

Конечно, она наслаждалась вечером с ним, но Нотт был невероятно тих и беспокоен после ее игры в гляделки с Малфоем, произошедшей несколько часов назад. Не то чтобы она могла винить его за это. После разговора с Драко на балконе ее мысли все время витали где-то далеко.

«Прекрати вести себя настолько безрассудно. Хватит бродить поблизости, даже если это в последний раз».

Что это должно значить? Он отсутствовал в течение уже нескольких часов. Что он сделал? Она уставилась на его девушку, Гестию Кэрроу, стоявшую за противоположным концом стола и радостно болтавшую со своей сестрой-близняшкой, не замечая, что ее спутник отсутствует.

Но ведь прошло уже несколько часов, а Драко все равно нигде не было видно…

– Когда ты уже забудешь о нем? – вдруг произнес Тео, уже сидя рядом с ней. Он потягивал свой виски, но Гермиона по-прежнему отмечала на его лице выражение грусти и разочарования.

– Тео, я просто… – пролепетала она. Грейнджер действительно не знала, что сказать.

– Знаешь, ты не умеешь скрытничать. Я игнорирую это, потому что знаю, что ты пытаешься двигаться дальше. Но, мать твою, это чертовски ненормально, Гермиона! Ты тоскуешь по парню, который продолжает морочить тебе голову снова и снова, подавая смешанные сигналы, а затем плюя тебе в лицо. Хотя бы раз просто прекрати закрывать глаза и присмотрись к человеку перед тобой. Девушка еще никогда не причиняла мне такой боли, черт возьми! Ты хоть задумывалась над этим? – сказал ей Тео, выглядя действительно расстроенным.

– Я… я такого не делаю! Я больше не люблю его. Чтобы ты знал, я ненавижу его, Тео, – защищалась Гермиона, даже несмотря на то, что не могла не могла говорить действительно уверенно.

– Ой ли? Так докажи это, – вдруг прошептал Тео, глядя ей в глаза серьезно и с вызовом. – Поцелуй меня.

Гермиона не знала, что делать, когда эти слова вылетели из его рта, и уж тем более, когда он внезапно наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.

Поначалу поцелуй был очень робким, просто мягкое касание ее губ, словно кисточкой, почти экспериментируя… пробуя на вкус, уговаривая соединиться с его. Он погладил ее по щеке, как бы прося разрешения войти, и она позволила.

Это был прекрасный жадный поцелуй, очень даже чувственный.

Но все, что она могла видеть, чувствовать, обонять и пробовать на вкус был… Драко Малфой.

Гермиона так старалась сосредоточиться на ощущениях, даже слегка приоткрыла глаза, чтобы взглянуть и убедиться, что целует Теодора Нотта. Но все оказалось тщетно, она не видела ничего, кроме завораживающе прекрасных глаз Драко…

Нет… Нет… Нет…

Все было так неправильно.

Это не вызывало ни малейшего сомнения.

Сначала она действительно полагала, что причина была в том, что Драко был единственным парнем, которого она целовала.

Возможно, ей просто нужно было рискнуть и исследовать новые территории, ведь все это было для нее в новинку.

Но это казалось так неправильно.

Она была неправильной.

В действительности не было смысла сравнивать поцелуи, как бы хороши они ни были. Потому что Драко сам по себе мог вызвать в ней искры, которые она сама не вполне могла понять.

В поцелуе Тео не было ничего неправильного. На самом деле он был соблазнительным и приятным. Но был еще и простой факт, что это Теодор Нотт, который никогда не станет Драко Малфоем…

– Что случилось? – спросил Тео, когда Гермиона вдруг слегка отстранилась от него.

– П-прости меня, Тео. – Девушка могла лишь покачать головой, глядя в пол и чувствуя, как чувство вины с каждой секундой съедает ее заживо.

В последние месяцы Тео вел себя по отношению к Гермионе очень тактично. Она действительно вовсе не собиралась принуждать его к этому. Она действительно не предполагала, что он продержится так долго.

Она была так уверена в том, что в его планах заполучить ее ненадолго, а затем бросить, как он делал с своими бывшими. Но время шло, и она действительно заметила, что он прилагает все усилия, чтобы быть с ней невероятно терпеливым.

Поэтому она приняла его ухаживания в надежде, что однажды в ней проснутся чувства к нему.

Но оказалось, что она действительно не может влюбиться в кого-нибудь, ведь что бы девушка ни делала, она все равно не могла жить дальше.

Тео нравился ей, действительно нравился.

Но Гермиона просто не могла заставить себя сосредоточиться на этих эмоциях. Ведь было очевидно, что у нее все еще сильные, более мощные чувства к другому человеку.

Девушка вдруг почувствовала себя подлой и нечестной.

Она толком не знала, что могло бы сравниться с этим.

Но знала, каково чувствовать себя отверженной, и с трудом мирилась с этим.

Сейчас было больно даже думать о том, что она сама заставила кого-то чувствовать себя так же.

– М-мне так жаль, Тео. Мне действительно жаль, – прошептала Гермиона, чувствуя дурноту за такое отношение к нему.

– Мне тоже. – Тео выглядел огорченным, но его голос звучал холодно. Она понимала, что это был его способ защитить свои чувства.

– Знаешь, Тео, мы все еще можем быть друзьями… Я…

– Ну, это здорово, верно? Спасибо за гребаное приглашение. Поздравляю, что избавилась от меня. Теперь можешь возвращаться к своему Малфою, – выплюнул он, прежде чем подняться, чтобы уйти.

– Это ты был тем, кто все начал! Ты тот, кто все усложнил! Ну, прости, что я ничего не чувствую к тебе, ладно? Но не сваливай все на меня, словно я одна во всем виновата! – внезапно закричала на Нотта Гермиона, вскочив, чтобы хоть как-то уменьшить невероятную разницу в их росте. Она должна была что-то сказать. По крайней мере, она должна была убедить себя, что не поступила с кем-то так же, как поступил с ней Драко.

Но было уже слишком поздно.

– Ты точь-в-точь как он.

– Тео! Тео, вернись! Пожалуйста! – умоляла она, хотя он даже не слушал, уходя прочь широкими шагами, ведя себя как человек, которому безразлично, что он может ее потерять.

– Тео! – продолжала кричать Гермиона, пока ее туфли на «шпильках» сотрудничали с ее быстрым шагом. Пока не осознала, что она была не единственной, кто сейчас кричал. – Эй! – вскрикнула она, когда в нее жестко врезалось несколько человек.

Грейнджер огляделась и увидела кричащих и паникующих людей. Она пыталась понять, что происходит, ее едва не стошнило, когда прямо перед ней свалилось мертвое тело. Настолько близко, что она поймала его и лицом к лицу встретилась с мертвыми, переполненными ужасом глазами.

Все закрутилось слишком быстро.

Без всякого предупреждения. Только крики.

Гермиона же не могла даже закричать, пока пыталась сбросить с себя труп и как можно быстрее броситься бежать вместе со всеми. Она видела людей в капюшонах, сыпящих запретными заклятиями, включая пролетающие то там, то здесь заклинания смерти.

Все было охвачено хаосом.

Столы внезапно перевернулись, а прекрасные дорогостоящие шторы, предназначенные для бала, валялись повсюду разодранными кусками, словно их растерзало злобное когтистое животное.

Некоторые студенты визжали и взывали о помощи, когда дверь в комнату была жестоко захлопнута неприметной магией. Некоторые даже прибегли к прыжкам с балкона, только чтобы не сдаться ворвавшимся внутрь людям, предпочтя самоубийство.

Гермиона бежала так быстро, как могла, с палочкой в руке, но на самом деле не знала, куда податься. Голос вернулся к ней, и теперь она звала Гарри и Джинни, но их нигде не было видно.

Она закричала громче, когда внезапно мужчина схватил ее за талию. Он был слишком сильным, поэтому ей показалось, что через секунду она действительно умрет.

– Упокойся, черт возьми, Грейнджер! – Это оказался Блейз Забини. Сейчас он пытался удержать девушку, поэтому у нее не получалось получше перехватит палочку, хотя знал, что держит ее слишком крепко.

– Что ты делаешь? Отпусти меня, Забини! Мне нужно найти Джинни и остальных!

– Нет времени! Нам нужно идти! – скомандовал Блейз, протискиваясь вместе с ней в сторону балкона. Оказалось, что в руке у него метла.

– Еще одна жертва, Забини? – усмехнулся, глядя на них, один из мужчин в капюшонах. В его больших руках, закрывающих почти все лицо жертвы, находилась утопающая в приглушенных криках Лаванда Браун.

– Нет, – черство ответил Блейз, глядя на мужчину, как на умалишенного. – Это девчонка, – продолжил он.

– О, так это она, да? Хорошо, что ты нашел ее. Теперь мы можем начать настоящую вечеринку. У тебя мало времени, Забини. Мы собираемся разнести это место. Бери любую жертву и обеспечь безопасность девчонки, – сказал ему мужчина.

– Я знаю это. Не лезь в мою работу, – подшутил над ним Блейз, прежде чем вытащить Гермиону на балкон и осуществить спланированный им побег.

– Ты один из них! – в ужасе закричала Гермиона, когда Забини дернул ее за руку, заставляя забраться к нему на метлу.

– Просто заткнись и сотрудничай, ладно? Я пытаюсь спасти отсюда твою задницу! – крикнул он ей, когда она неожиданно укусила его, сильно.

– Вот блять! Ах ты сука! – визжал Забини, баюкая окровавленную руку и выронив на пол палочку Гермионы. Используя возможность украсть ее, Гермиона поспешно схватила свою палочку и побежала обратно в комнату.

– Джинни! Гарри! – кричала она, пытаясь перекричать орду вопящих и визжащих от ужаса.

Грейнджер все еще слышала голос Забини, яростно зовущего ее по имени, но это было ничто по сравнению с криками о помощи, доносящихся от людей в комнате.

В этот момент она даже была уверена, что уже бесполезно выкрикивать имена Гарри и Джинни, но ей было все равно. Она просто хотела убедиться, что с ними все в порядке.

– Гарри! Джинни! – еще раз выкрикнула Гермиона, когда услышала взрыв, раздавшийся в центре комнаты, затем рев и катящееся валом гудение. Девушка вздрогнула, когда увидела, что это было. Пожиратель смерти дьявольски размахивал своей палочкой, стоя в центре, сосредоточив внимание на заклинании, которое Гермиона считала относящимся к Темным искусствам.

Ее сердце замерло, когда она услышала произнесенные им слова. Они звучали знакомо, потому что она видела его в одной из книг ограниченного пользования, находившихся у Драко.

До тех пор, пока вдруг не поняла.

Он собирался создать Адское пламя…

Это был прóклятый огонь, преследовавший все находящиеся рядом формы жизни, словно сам был живым существом. Темная магия в чистом виде. Он мог принимать форму любого огнедышащего монстра, постоянно мутируя в более смертоносного, секунда за секундой, и обладая достаточным сознанием, чтобы преследовать своих жертв, мгновенно сжигая и убивая их всех.

Дверь была закрыта, и единственным выходом был балкон. А ведь комната располагалась наверху самой высокой башни замка.

Они все погибнут здесь…

* * *

– Где она? – требовательно спросил Драко, глядя на своего беспомощного друга. Нос Блейза был в саже, а некогда безупречную оливковую кожу покрывали раны и царапины. Его мантия немного обгорела, указывая на то, что он едва избежал пламени.

– П-прости, Драко. Она сбежала от меня. Она даже укусила меня! Я так старался вернуть ее, но так и не смог больше найти ее. Мне пришлось уйти. Все вышло из-под контроля. Пожиратели смерти больше не выбирают, кого убить. Они хотели взорвать все. Для своего разгула они вызвали Адское пламя! Я очень старался найти ее, старина… но я п-просто…

– Я задал тебе всего лишь один гребаный вопрос, Блейз! Где, блять, Гермиона? – возмущенно спросил его Драко. Малфой выглядел так, будто его сейчас припадок хватит, будто он мог за секунду убить кого-нибудь, если к нему сейчас же не приведут Грейнджер.

– Малфой! Забини!

Юноши оглянулись и увидели Монтегрю, Кребба и Гойла, бегущих в их направлении. Они выглядели напуганными, словно им едва удалось избежать огня, а плащ Гойла местами еще слегка тлел.

– М-мы пытались отыскать выживших, как ты и просил нас, Забини, но обнаружили только обуглившиеся трупы. Адское пламя было слишком мощным, – покачал головой Монтегрю. – И м-мы… – он осекся, прежде чем вытащить что-то из кармана. – В-вот это было в сумочке у одной из девушек, которые стали жертвами. М-мы так и не смогли узнать ее, потому что ее тело уже сожгли, н-но… в ее сумочке б-было это ожерелье с гербом Малфоев…

В наступившей тишине Драко вырвал ожерелье из рук Монтегрю. Блейз мог поклясться, что вряд ли нашлось бы сравнение для того, как выглядел Драко Малфой в тот самый момент, когда держал ожерелье в трясущейся руке.

Ноги больше не держали его. Он упал на колени и так крепко стиснул бриллианты, что от давления закровоточили разбитые костяшки.

Последнее, что они услышали, был траурный крик Драко Малфоя…

Этим вечером погибнет еще не один человек.
__________________

1 Уильям Шекспир, пьеса «Венецианский купец» (перевод П. Вейнберга). Акт II, сцена 9.

__________________

Примечание от автора:
Музыка для главы: Dido – «Life for Rent»

30

Глава 29. Меньшее зло

Нора, 22 декабря 1996 года
Оттери-Сент-Кэтчпоул, Девон, Англия

Все как в тумане.

Дым...

Последнее и единственное, что она помнила... дым.

Его было так много, что Гермиона едва могла дышать.

Это мучило то немногое, что от нее осталось.

Единственное ее желание – чтобы это прошло.

Она не хотела сдаваться. Ее мозг вопил сделать что угодно, чтобы продолжать идти, вытащить всех из этого покинутого, пылающего места.

Но она просто-напросто больше не могла функционировать.

Горло горело, словно она только что сама проглотила огонь, и ей пришлось закашляться и потратить больше воздуха. Попыталась применить к себе Агуаменти, намочила платье и, закрыв нос мокрым подолом, вдохнула большую часть оставшегося кислорода – дыхание словно сходило с ума из-за тяжелой сырости.

Она знала, что вода из Агуаменти испаряется от контакта с заклинанием, и не существовало известного контр-заклинания для конкретно этого темного волшебства, потому-то и не могла применить его на сам «Адский огонь», но все еще могла использовать в качестве защиты до тех пор, пока до нее не добралось пламя.

Дым уже попал в ее легкие. Девушка даже не могла дотащиться до открытого балкона. Она почувствовала, как что-то потащило ее вниз, сжимая тугой смертельной хваткой, словно кто-то пытался задушить ее, сдавливая шею.

Один из тех моментов, когда разум борется с собственным телом. В это мгновение все изнуряло, призывая сдаться, но нельзя, потому что как только глаза начнут закрываться, они уже больше никогда не откроются вновь.

И поэтому она поползла. Хотя едва могла двигаться, очень старалась, потому что от этого зависела ее жизнь.

Может быть, для некоторых людей ее существование ничего не значило, даже для Драко Малфоя.

Она могла обгореть и умереть, и, может быть, его это вообще не беспокоило. Он был богатым чистокровным и мог получить любую девушку, которую хотел. Возможно, умри она, и какое-то время он чувствовал бы себя немного виноватым, вероятно, по какой-то счастливой случайности вспомнил бы ее... но на этом и все.

Он просто двинулся бы дальше, как будто ничего и не произошло.

У нее были настоящие, хорошие друзья. Конечно, они будут помнить ее, но со временем, так или иначе, она уйдет во мрак. Кто она на самом деле такая, чтобы оставаться в их памяти?

Кому она вообще нужна так сильно, чтобы остаться ради него?

Сейчас ее ненавидел даже Тео. И она не могла его винить. Так или иначе, это ее ошибка.

Но няня Демельза любила ее.

А что насчет старой семьи, в которой она выросла? Больше она не получала от них новостей. Только Адриан часто писал ей письма, узнавая, как она и что с ней. Но она выросла с ними. В любом случае, они по-прежнему ее семья. Знала, что они любили ее так же сильно, как в некотором роде и она их.

А что же ее настоящие родители? Она не могла позволить им снова страдать. Однажды потерять воспоминания уже весьма тяжело. Она еще даже не провела с ними достаточно времени.

Она не могла сдаться.

Но все просто ускользало.

Большое количество тлеющих угольков, внезапно унесенных обжигающим ветром, походило на великолепную листву, раньше опадающую в их большом саду.

Ребенком она любила смотреть вверх на эти гигантские деревья, раскинув руки в стороны, и вращаться вокруг своей оси, пока не падала на землю от головокружения.

Она улыбалась красивому калейдоскопу образов, лежа под деревьями и глядя на падающие листья.

Иногда ей хотелось, чтобы все оставалось очень простым. Прежде она часто задавалась вопросом: почему взрослые все встревоженные? Говорила себе, что никогда не будет такой, даже если станет старше, никогда не заскучает и никогда не откажется от своего маленького мирка.

Она думала, что сможет остаться и сберечь все это навсегда.

Но ничего не может длиться вечность.

И, тем не менее, даже в ее изменчивом, одурманенном состоянии тут же последовали вспышки воспоминаний.

И она ощутила, как снова играла на этом саду: только что вращалась, как на карусели, пока не закружилась голова. Неожиданно это стало таким успокаивающим.

Она думала, что, может быть, так оно и было.

Возможно, просто считала, что умрет в одиночестве.

Закрывать глаза было трудно, но ей стало очень спокойно...

А потом... не стало ничего, кроме дыма.

Дым.

Она снова почувствовала запах гари.

Но на этот раз он смешался с запахом булочек с корицей, свежеиспеченного печенья и расслабляющего аромата кофе из жареных зерен.

И больше не горячо, как в последний раз. Но было тепло... и чувство комфорта.

И все настолько мягкое.

Было ли это просто ощущением того, чего нет?

Ее глаза под трепетавшими веками, наконец, открылись и увидели обшарпанный, грязный белый потолок. Она с трудом привыкла к яркому свету.

По потолку танцевал луч вперемешку с тенями от ветвей деревьев. Она повернула голову набок и увидела старое на вид деревянное окно с янтарной текстурой, раздернутые в сторону драпировки из узорчатой ткани, приглушавшие яркость этой залитой солнцем комнаты.

Она находилась на втором этаже этого очень уютного дома. Опустила взгляд и заметила аккуратно наложенную на ее руку повязку. Никакой боли не чувствовалось, просто раздражающая пульсация от прикосновения одежды.

Также у нее обнаружились маленькие царапины на локтях, но и они не болели, а лишь немного щипали.

Вдруг она поняла, что одета в простую персиковую ночную рубашку, которой, помнится, владела Джинни.

Девушка осмотрелась и осознала, что вещи в комнате на самом деле тоже принадлежали Джинни. Она находилась в комнате Джинни, в доме Джинни.

Но где та? Где Джинни?

Она медленно встала, слегка пошатываясь, наверное, после слишком долгого лежания. Горло пересохло, а во рту ощущался вкус мела.

Слабые колени дрожали, когда она босиком медленно шла к двери.

Внизу раздавались голоса, похоже, там происходила какая-то суматоха или спор.

Гремела кухонная утварь, все, казалось, слишком заняты, напряжены.

Голоса звучали знакомо. Открыв скрипящую от возраста дверь и сделав несколько осторожных шагов по стоящей на сваях лестнице, она выглянула и увидела людей, которые устроили все это.

Ее удивило, как много людей находилось внизу. Нескольких она могла и назвать. Мистер Уизли обнимал жену, которая выглядела так, словно плакала не меньше года, настолько невероятно опухшими были ее глаза. Рон стоял сбоку, опираясь на стену и тоскливо опустив голову. Там же находился и Гарри, рядом с самим профессором Снейпом. Их окружали пожилые, крепкие на вид люди. Она была потрясена, увидев, что среди них присутствовал и Тео, ее внимание привлек воспаленный шрам на его шее, похоже, что парень только что выжил после почти смертельного испытания.

Но это еще не всё.

Всё это время они фактически говорили о ней...

***

– Это нужно сделать, Поттер. Это единственный способ, – в напряженной атмосфере внезапно прорычал Снейп и с развевающейся мантией принялся возбужденно шагать по комнате.

– Я больше никому не позволю умереть, – удрученно огрызнулся Гарри. Это было чересчур для него. Из-за всего произошедшего он безжалостно допрашивал себя, почему, черт возьми, все еще стоял здесь, беседовал, боролся за выбор и принятие решений, когда всё, что ему хотелось сделать – забаррикадироваться в комнате и молча плакать.

Джинни умерла.

Хуже всего то, что его не было там, чтобы спасти ее.

Рон во всем его обвинял, и молодой человек ничего не мог с этим поделать.

За Джинни отвечал он, тем вечером она была его спутницей.

Ну и где же он был?

Слишком занят, пытаясь спасти мир, что закончилось как всегда – напраслиной. Извинившись, он покинул прием, чтобы поговорить с Дамблдором о местонахождении крестражей. Джинни умоляла его остаться и наслаждаться событием, но он оказался чересчур «героичным», чтобы сделать это. Пообещал себе, наконец-то, по окончании этого вечера признаться ей в любви и никогда не думал, что видел ее в последний раз.

Джинни подавала огромные надежды. Она должна была стать его будущим. Слишком многое потрачено впустую только потому, что он вел себя чересчур бескорыстно по отношению к миру, который на самом-то деле в этом и не нуждался.

Когда все случилось, они находились в Астрономической башне. Ощутив чье-то приближение, Дамблдор неожиданно тихонько наложил на Гарри парализующее заклятие.

Директор хотел защитить его. Он всегда защищал всех.

Даже собственного убийцу.

Драко Малфой разоружил Дамблдора, а тот просто позволил ему. Во время противостояния Дамблдор признался, что знал о миссии Малфоя и серии его покушений на свою жизнь, но позволил остаться в Хогвартсе, зная, что Волдеморт убьет мальчика, если секрет раскроют и его исключат.

Но даже после этого бессердечный ублюдок все равно убил его.

Убил без малейшего признака раскаяния на своем арктически холодном лице.

И Гарри ничего не мог с этим поделать. Он был бесполезен. Было таким разочарованием просто стоять там, мысленно крича, и знать, что независимо от того, что ты делал, никто не слышал тебя, и ничего нельзя изменить.

В любом случае, теперь он не позволил бы этому произойти снова.

Он просто не мог пожертвовать кем-либо снова.

– Мисс Грейнджер наш единственный шанс, Поттер. Драко больше меня не слушает. Он мне даже не доверяет. Это все вышло из-под контроля. Первоначальный план Темного Лорда состоял в том, чтобы позволить Драко погибнуть во время его миссии, чтобы наказать отца за невыполненное задание. Он думал, что мальчик не сможет этого сделать, но все изменилось, как только тот доказал обратное. Увидев того в выгодном свете, Темный Лорд теперь оказывает ему полную поддержку, даже ввел мальчика в заблуждение убийственными разглагольствованиями. Темный Лорд слишком доволен тем, что один из его величайших врагов, один из крупнейших мастеров всех времен, сам Дамблдор, погиб от руки подростка, мальчика, которого он сам и обучал. Чувствовал, что для директора это было оскорблением, и Темный Лорд упивался этим и вдруг очень возгордился своим творением, как он хотел бы называть его. Сейчас Драко рассматривается как его правая рука. Он знает почти все и никогда не поделится ни с единой живой душой. На этот раз его никто не сможет успокоить, Поттер... кроме человека, которого тот считает мертвым, – объяснил Снейп. Его угрюмый голос был требовательным, настойчивым.

– Вы не можете просто, блин, отдать ее ему! – внезапно завопил Тео. – Я не для того спасал ее, чтобы вы, засранцы, передавали ее этому психу, как еду, просто чтобы успокоить его. Вы все больные, дерьмо! Вы говорите о Гермионе, словно она приманка для акул! – добавил он, понимая последствия для того, о чем пытался сказать Снейп. Он вырос с таким же одержимым, психованным отцом. Тот был Пожирателем смерти и до сих пор находился в заключении в Азкабане после поражения в Департаменте Тайн в июне прошлого года.

Но сначала совершенно потерял самообладание и убил свою жену.

Прошлым летом отец Тео излишне посвятил себя обету возрождения Темного Лорда и даже занялся подготовкой своего сына, чтобы тот следовал по его стопам. Однако мать Тео была совсем другой и не верила в то же, что и муж.

Они поженились по договоренности, но с момента их первой встречи отец был смехотворно влюблен в нее. Тео не стал бы называть это любовью, поскольку тот только и делал что бил ее, демонстрируя свою любовь и контроль. Он как-то сказал сыну, что мужчине важно наказывать партнершу, чтобы она видела твое доминирование и господство. Просто так устроен мир.

Поначалу Тео действительно верил в это. Он привык верить, что раны и синяки на матери совершенно нормальное явление, до того момента, когда заметил ее, плачущую и истекающую кровью, в углу кабинета отца.

Тогда впервые он увидел, как та плачет. Он часто слышал крики и мольбы, когда отец каждую ночь «наказывал» ее, а утром, даже с синяками, она по-прежнему готовила завтрак и ласково улыбалась мужу. Он тоже нежно ее целовал, словно она была самой красивой и хрупкой фарфоровой куклой в мире. По этой причине Тео действительно думал, что все в порядке и нормально, раз уж отец так часто говорил об этом.

Его родители любили друг друга. Они могли быть извращенной парой, но любили друг друга.

Однако он ошибался, должен был это предвидеть, обязан знать, что они жили с больным психованным существом.

Это случилось, когда он, наконец-то, принял решение убежать с матерью. Он не хотел стать похожим на своего отца. Не хотел стать Пожирателем смерти. Он уговаривал ее уехать с ним, но та была слишком ослеплена и испугана.

Может быть, безумие отца начало воздействовать и на неё тоже.

Но он не собирался больше иметь с этим ничего общего и со временем, наконец-то, убедил ее пойти с ним.

Увы, судьба не всегда благосклонна.

Их поймали. С тех пор его преследовали воспоминания о той ночи.

Его ненормальный отец ничего не сказал, просто затащил свою умоляющую жену в глубину их жилища.

Тео пытался бороться с ним, но тот оказался слишком силен, темная магия уже просачивалась из его существа, контролируя каждый его шаг и заставляя швырнуть об стену собственного сына.

Последнее, что он услышал, прежде чем погрузиться в беспамятство, – крики матери.

Следующим утром он обнаружил своего отца в углу комнаты, раскачивающегося взад и вперед, плачущего и сжимающего в объятиях безжизненное тело жены...

– В-вы не можете этого сделать. Вы не знаете, как это опасно, – расстроенно тряс головой Тео: слишком сложным оказалось для него высвобождение этого конкретного воспоминания. Он всегда был стойким и сильным, но ему слишком многое потребовалось, чтобы стать таким человеком.

– Девушка – единственная возможность, мистер Нотт. Теперь Темный Лорд покровительствует моему крестнику, который в отсутствие хозяина буквально является ответственным лицом и знает большинство его секретов. Летом он даже обучался лично у самого Тёмного Лорда, и кто знает, как глубоко зашло это обучение. Никто больше не понимает силы, стоящей за мальчиком. Даже я не могу применить к нему Легилименцию без того, чтобы он не отразил и не отбросил ее в меня. Настолько мощный он сейчас. Единственный способ добраться до него лежит через его слабости, через эту несомненную ниточку, которая как-то все еще ​​сохранилась в его душе... Гермиону Грейнджер. Он думает, что та мертва, и каждую секунду, когда в его разум вторгается реальность, он все больше и больше цепенеет и лишается всех чувств. Сам становится Темным Лордом, – зловеще объяснил Снейп.

– Его не волнует Гермиона! Он считает, что она хуже лишь из-за ее крови. Мерзавец думает только о себе самом! – прорычал Тео, демонстрируя желание задушить собственного профессора. – Вы просто не понимаете! Вы посылаете невинную девочку к убийце, Пожирателю смерти! С тем же успехом можете убить ее!

– Вы ничего не знаете, Нотт. Да, он думал о ней как о грязнокровке. И да, его вера в слепую приверженность крови и шовинизм по-прежнему неизменны. Но он хочет ее, вне зависимости от того, насколько это смущает его, весьма очевидно, что он все еще ​​желает ее. Я был там во время вспышки его дикого темперамента, когда он считал, что она умерла. Он едва не разорвал самого себя, ранив почти всех, кто подошел даже на пару сантиметров. За все годы, что я провел с мальчиком, никогда не видел его таким. Он воспротивился природе. Вы не понимаете уровень его собственничества и одержимости этой девушкой. На самом деле он мог продать душу только за то, чтобы вернуть ее к жизни, посчитав, что ее просто-напросто нет. И это вовсе не пустая угроза. Нет. Он сам изучал темную сторону некромантии, думая, что с помощью этого может вернуть девушку. Он стал сумасшедшим, да. Он может сделать что-нибудь, да. Но он сделает это ради нее. Уверен, он никогда не причинит ей боль, – объяснял Снейп, прохаживаясь по кругу, чтобы все его слышали.

– А теперь задумайтесь об этом. Если мисс Грейнджер окажется рядом с ним, он мог бы изменить мнение. Я знаю, как она во всем может влиять на него. С помощью мисс Грейнджер мы обнаружим самые глубокие тайны Темного Лорда, видя, как тот делится своими мыслями с Драко, как в данный момент считает его своим учеником. Сделав это, мы не просто отомстим за погибших людей, но сможем завершить все и сохранить то, что осталось. Мы все еще сможем добиться справедливости... даже за смерть мисс Джинни Уизли, – последние слова Снейп произнес очень медленно, глядя на Рона Уизли, который только покачал головой и расстроенно врезал по стене, а его родители оплакивали потерю своей единственной дочери.

– Так вы говорите, что мы должны превратить девушку в шпиона? Не слишком ли это опасно? Не каждый может быть таким как ты, Северус, – вмешалась Нимфадора Тонкс, метаморф и аврор.

– Да, но подумайте об этом. Северус прав, – вдруг заговорил Кингсли Бруствер, аврор и член Авангарда. – Девушка может быть полезной. Она единственная, кому, мы уверены, мистер Малфой не навредит. Мы можем войти и в переднюю дверь, но очень хорошо знаем, что, попав через заднюю, окажемся гораздо более успешными.

– В-вы не можете этого сделать. Они уже убили мою сестру! Они просто причинят боль Гермионе! Да что, к чертям собачьим, с вами не так? – впервые заговорил Рон. Его голос был хриплым от слез, кулаки почти кровоточили от его атаки на стену. – Скажи что-нибудь, Гарри! Ты чертовски знаешь, что это фигня! Не позволяй им дать кому-то снова умереть из-за твоей собственной гребаной безопасности!

– Я не хотел этого, Рон! И ты хорошо знаешь, как сильно это разъедает меня изнутри! Если бы я мог поменять жизнь Джинни на свою, я так бы и сделал! Но я прошу прощения за то, что так же бесполезен, как и дерьмо! Я прошу прощения, что не спас ее! Прошу прощения, что не знал! Я даже прошу прощения, что все еще ​​дышу сейчас! Я достаточно виновен, и тебе не нужно снова и снова напоминать мне, насколько я облажался!

– Ну, я рад, что ты знаешь! Тем вечером я доверил тебе заботиться о ней! Если бы ты никогда не родился, ее не втянули бы во весь этот беспорядок, который постоянно происходит с тобой! Все умирают из-за тебя! Пора бы тебе стать мужчиной и прекратить быть трусливым слизняком! Ты... – Рон не закончил фразу, так как Гарри неожиданно кинулся на него, и они покатились по полу.

Присутствующие принялись удерживать их, но это не мешало тем по-прежнему кричать и проклинать друг друга.

– Поттер! Уизли! Это надо прекратить...

– Ты чертов трус! Ты позволил им убить мою сестру! А ведь она была влюблена в тебя! Но ты просто позволил ей сгореть там! Просто дал им убить ее! Как ты можешь спать по ночам, а? Ты же ничего не сделал, пока она горела и кричала о ​​чертовой помощи!

– Я не знал, что это должно было случиться, Рон! Я люблю ее, я люблю Джинни, черт возьми! И я...

– Если бы ты любил ее, ты был бы там! Ты мог бы...

– Хватит! Вы оба!

Казалось, словно все движение, вся активность временно замерла, когда все до единого повернули голову в сторону кричащей с лестницы брюнетки.

Гермиона Грейнджер выглядела слишком хрупкой и слабой. Она была бледной как привидение, босой и в качестве поддержки сжимала свою тонкую ночную рубашку.

Но на ее лице было самое решительное и непреклонное выражение в мире.

И оно усилилось, когда девушка произнесла следующие слова: – Я сделаю это.

__________________

Примечание от автора:
Музыка для главы: Adele - «Set Fire to the Rain»


Вы здесь » Онлайн библиотека » Romance » Almost Perfect, Almost Yours


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно